Одна из лучших легенд Союза Советских писателей гласит:
Дело было в начале Великой Отечественной. На приём к Александру Фаддееву пришла старушка. Незнакомая. Одета просто, чтобы не сказать - бедно. Попросила принять в Союз. Явно хочет получить паёк... - А что вы написали? - Стихи, только детские. И печаталась в детских журналах - "Светлячок", "Подснежник", "Солнышко"... ещё до Революции. - Простите... ещё раз - как вас зовут? - Гидройц Раиса Адамовна. А по мужу - Кудашова. - Раиса Адамовна, мы принимаем только серьёзных писателей. С романом, или хотя бы повестью. - Что ж... нет - так нет, - спокойно ответила незнакомка, и поднялась, прощаясь. Но на пороге она обернулась и произнесла: - В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла!
Фаддеева словно подбросило: - Так это - вы? ВЫ?!
Стоит ли говорить, что Раиса Адамовна получила всё, что хотела, и даже больше? Ведь к этому времени её песенка была новогодним гимном уже для трёх поколений! А всего у столь малоизвестного автора оказалось около двухсот стихов, сказок и рассказов.
Слава пришла с огромным опозданием: сборники стихов Кудашевой печатались с 1948 года. Популярность, интервью, приглашения к детям в школы - всё это уже на восьмом десятке.
Сообщение: 3167
Настроение: лучше всех
Зарегистрирован: 08.09.13
Откуда: Россия, Гатчина Ленинградской обл.
Репутация:
4
Отправлено: 09.04.19 23:02. Заголовок: Здесь не просто "..
Здесь не просто "забытая", а неизвестная муза: одноактная пьеса была напечатана в подпольном издании без имени автора. Кто бы это мог быть из тогдашних поэтов?
Но кто бы он ни был, а действительно стал музой для Репина: вдохновил его на написание картины "Отказ от исповеди".
(ИНТЕРЕСНО, ЧТО В СЕГОДНЯШНИХ ИСТОЧНИКАХ КАРТИНУ ЧАЩЕ НАЗЫВАЮТ "ПОСЛЕДНЯЯ ИСПОВЕДЬ" - ТАК ЖЕ, КАК И ДРАМУ)
Последняя исповедь (Отрывок из драмы) Посвящается казненнымСкрытый текст
Внутренность каземата. Пять часов утра. На железной койке лежит исхудалый ю н о ш а. За дверью шаги и бряцанье ключей. Заключенный быстро садится. Входит с в я щ е н н и к с распятием; в глубине смутно видны фигура в красной рубахе и солдаты. С в я щ е н н и к Во имя Отца и сына и святого духа, Аминь! Молчание. Очнись, мой сын! Великий миг Приблизился... Молчание. Мне краткие мгновенья Беседовать позволено с тобой: Не трать, мой сын, мгновений дорогих! Молчание. На страшный путь ты должен запастись Спокойствием и бодростью... Я мир Душе твоей несу. О с у ж д е н н ы й (оглядываясь и указывая на палача) А этот — телу? С в я щ е н н и к И я, и он — покорные послы Пославших нас; небесной власти — я, А он — земной. Я — вестник всепрощенья И благости творца, а он... он — казни Невольный вестник... О с у ж д е н н ы й Ты сперва простишь, А он потом казнит меня — не так ли? С в я щ е н н и к Людская казнь свершится и пройдет, Но вечною пребудет благость божья; Не отвергай последний дар любви — Земной залог господня примиренья. Покайся, сын, в грехах... О с у ж д е н н ы й Старик, Уйди! В моих раскаявшись грехах, Смертельный грех я б совершил пред смертью. На грех такой меня духовный пастырь С распятием в руках склоняет!.. С в я щ е н н и к Сын мой, Между тобой и судьями твоими Не я судья. Молитву я, не суд Пришел творить. Молись, дитя, и кайся! О с у ж д е н н ы й Пусть будет так! Услышь же ты, старик, Предсмертное раскаянье мое! «Прости, господь, что бедных и голодных Я горячо, как братьев, полюбил... Прости, господь, что вечное добро Я не считал несбыточною сказкой. Прости, господь, что я добру служил Не языком одним медоточивым, Но весь: умом, и сердцем, и руками... Прости, господь, что родине несчастной И в смертный час я верен остаюсь, Что я, рабом родившись меж рабами, Среди рабов — свободный умираю. Прости, господь, что я к врагам народным Всю жизнь пылал священною враждой, Что я друзьям не изменял в несчастье, Что вырывал из хищных лап злодеев Невинные истерзанные жертвы; Что гадине смертельно-ядовитой Я притуплял отравленные зубы; Что я смутил безумным воплем мести Развратный пир прожорливых святош, Что я убийц казнил за их убийство...» С в я щ е н н и к Молчи, молчи! Ты раны растравляешь, И без того зияющие в сердце Твоем больном. Последнюю молитву Я, Не так творят. Есть тихие слова, Слова любви, покорности, прощенья... Они в душе, как вспоминанья детства, Как матери ласкающий напев, Баюкают и злобу, и страданья И умирать дают нам без проклятий... О, вспомни, сын, то золотое время, Когда враждой еще не распалялась Твоя душа!.. О, вспомни годы детства, И чистый пыл младенческой молитвы, И мир души, и слезы умиленья!.. О, умились, дитя мое, пред смертью И богу вздох последний посвяти, А не земле! Послушай, сын мой: если За тяжкий грех заслуженную кару Теперь несешь — пусть льется горячо Пред господом раскаянье твое! Он милостив. Раскаявшийся грешник Ему милей, чем тот, кто не грешил. Но если ты безвинно умираешь, Вдвойне теплей и ярче пусть горит Последняя твоя молитва богу! Идя на казнь невинно, помолись Тому, кто сам невинно был казнен; Вручи себя тому, кто нам когда-то Себя вручил. Ты скорбь свою поведай Тому, кто сам скорбел лютейшей скорбью. Молись тому пред казнию, кому Во время казни должен подражать ты... И он казнен за бедных и голодных, И он казнен за вечное добро, — Но в смертный час врагов не проклинал он... О с у ж д е н н ы й Ты задевать умеешь струны сердца... Я сам, старик, продумал о Христе Последний день своей недолгой жизни. И много, много думал я... С в я щ е н н и к И что же? О с у ж д е н н ы й И я решил, что повесть о Христе — Пустая ложь... С в я щ е н н и к А прежде верил ты? О с у ж д е н н ы й В дни юности когда-то... Вере в бога Уже давно противился мой разум, Но лишь вчера сказал мне голос сердца, Что бога нет. С в я щ е н н и к Что ж говорил тот голос? О с у ж д е н н ы й Он говорил, что если на Голгофе, Века назад, своей святою кровью Грехи людей Христос бы искупил, То не было б моей сегодня казни... С в я щ е н н и к Его пути для нас неизъяснимы... О с у ж д е н н ы й Молчи, старик! Ты слышишь ли далекий Зловещий гул? То праздная толпа На смерть мою сбирается глазеть... Теперь, старик, дерзнешь ли ты о боге Мне говорить? О, если б в небесах И жил господь, то, этот гул услышав, В себе самом он стал бы сомневаться... (Прислушивается.) Толпа растет... всё ближе... и о чем Кричит она? То крики нетерпенья, Или восторг, иль шутки площадные? О, подожди, народ нетерпеливый! Уж близок час, притихнет скоро сердце, Что лишь к тебе любовью билось страстной, Лишь за тебя скорбело и молилось... Народ! Народ! Жених свою невесту Не любит так, как я любил тебя! Народ... Мой слух ласкало это слово, Как музыка небес... В часы сомненья Я воскресал мечтою о тебе, Как жаркою молитвой. Дом родимый, Отца и мать безропотно я бросил, И лишь тебе, как бы отшельник богу, Я посвятил всю жизнь, все силы духа... С тех пор иных не ведал я печалей, С тех пор иных я радостей не знал. Там, в тишине твоих полей просторных, Там, в суете твоих лачужек тесных, — Там плакало, там радовалось сердце... О, горький час! Ты горше часа смерти! (Задумывается.) Меня везут в позорной колеснице, Я на глазах обманутых народа Свою любовь к народу искупаю... А я молчу... Ничья рука не может Повязку лжи сорвать с его очей... И ум его могучим словом правды Ничей язык не может просветить... О, веселись, толпа! Шути, позорь! День траура своим друзьям доставишь, День радости врагам ты подаришь... Но нет! Клянусь, я радость отравлю им И грудь толпы заставлю трепетать! Я не совсем бессилен — умереть Осталось мне, и грозное оружье Я на врагов скую из этой смерти... Я кафедру создам из эшафота И проповедь могучую безмолвно В последний раз скажу перед толпой! Как надо жить, тебя не научил я, Но покажу, как надо умирать. Пусть палачи от злобы побледнеют, Позора яд пускай сердца прожжет им! С в я щ е н н и к Прощай, мой сын! Не дал господь мне тронуть Твой дух. Сюда с надеждой робкой шел я, С отчаяньем отсюда удаляюсь. Пусть бог простит твою гордыню. Быть может, что и к свету ты стремился, Хотя бродил не светлыми путями. О с у ж д е н н ы й Что о путях бормочешь ты? Когда бы я Бесчестными путями не гнушался, В твоих теперь валялся б я ногах, Перед толпой с подмостков эшафота Стократ себя крестом бы осенял, Евангелье лобзал бы со слезами И набожно толпу перекрестил бы: Верней нет средств, чтоб мучеником правды В толпе прослыть. Ведь знаю я, что каждый, Склоняясь в прах пред судьями моими, Христа судивших дважды в день клянет. Но нет! Теперь, в торжественный час смерти, Я честных рук своих не оскверню; Народному и моему врагу Не протяну их... С в я щ е н н и к Я — народу враг? О с у ж д е н н ы й Ты, поп. С в я щ е н н и к И твой я враг?! О с у ж д е н н ы й Ты враг народа... И не за то ль, что громкие слова На языке всегда у вас,— друзьями Вас должно счесть? Вы — слуги божьи? Так ли? Но для кого ваш бог страдал и умер? Кому служил он? Сильным? Богачам? Зачем же вы с сильнейшими в союзе? Как верных псов, над овцами своими Назначил вас блюсти небесный пастырь: Зачем же вы с волками подружились? Из всех врагов презреннейшие — вы! Трусливые, со сладкими словами, Изменники, лжецы и лицемеры! Что нам в словах возвышенных и добрых! Полезнее нет силы, чем огонь, И без огня зверями были б люди, Но изверг тот, кто тихомолком пламя Под хижину подбросит бедняка. Так и любовь, прощение и кротость — Высокие и честные слова,— Но те слова кому вы говорите? Зачем меня учить теперь прощенью Явился ты? Я — слабый, бедный узник, Что через час заснет могильным сном... О, если б ты и убедил меня, Скажи, кому нужна моя пощада? Зачем с такой же речью о прощенье Ты не пошел к моим всесильным судьям? Их убедив, ты тотчас спас бы жизнь... Так вы всегда: когда бедняк без хлеба В виду безумных пиршеств издыхает, Вы к бедняку подходите с крестом И учите умеренности скромной... Когда народ в цепях тирана стонет, Смирению вы учите народ. Тому ль учил божественный учитель? На то ль дал крест, чтобы исподтишка Его крестом вы слабых убивали? Когда я смерть приму на эшафоте И громко лгать начнут все языки, Скажи, о чем народу скажешь в церкви? Что к свету я стремился? Божий храм Кто осквернит кощунственною ложью? О, бедный край мой! Море гнусной лжи Тебя залило мутными волнами Со всех концов: в семействе лжет отец Перед детьми, а в школе лжет учитель, В твоих церквах лгут слуги алтарей... Поверь, что мне палач стократ милее, Чем лживый поп. (Обращаясь к палачу.) Невольный вестник казни! Ну, начинай! Надеюсь, ты свое Успешнее исполнишь порученье... Палач выходит на средину каземата. Священник, медленно и дрожа всем телом, удаляется. Осужденный смотрит ему вслед. Как он дрожит! Как бледен! Эй, старик, Постой! В твоих глазах я встретил слезы, И голос твой дышал ко мне участьем... Твое лицо я первое в тюрьме Беззлобное увидел... Перед смертью Укоров я не слышал от тебя... Старик! Твою я презираю рясу, Но доброе под ней, быть может, сердце... Как поп — мне враг, как человек — быть может, Ты мне и друг... Прими же в благодарность Ты мой поклон и теплое спасибо!.. Кланяется священнику; палач связывает ему руки. <1879> «Народная воля». Спб., 1879, 1 окт., № 1, без подписи. Источник: https://materinstvo.ru/art/19297?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com Materinstvo.ru
Сообщение: 4017
Настроение: лучше всех
Зарегистрирован: 08.09.13
Откуда: Россия, Гатчина Ленинградской обл.
Репутация:
4
Отправлено: 29.03.21 18:53. Заголовок: Чудны дела твои, гос..
Чудны дела твои, господи! Наткнулась на целое расследование, "В честь кого назван корабль в фильме "Бриллиантовая рука", кто такой "Михаил Светлов"? И далее - открытие, что был, оказывается, такой достойный человек, и поэт, между прочим!
Это современный зритель может задаться вопросом, кто такой Михаил Светлов. А в год выхода фильма это знали ВСЕ.
Тогда, кстати, был очень популярен телеспектакль "20 лет спустя" по пьесе Светлова, о комсомольцах его поколения:
Шумит над нами время боевое
Прифронтовою линией летя.
Мы будем жить легендой молодою
И через год, и двадцать лет спустя.
О прошлых днях, о первом наступленьи,
О тех, кто шёл в передовом ряду,
Споёт о нас другое поколенье,
Споют о нас в сороковом году.
И молодёжь подхватит песню эту
И пронесёт через года побед,
И передаст её как эстафету
К далёким дням шестидесятых лет.
А почему название пьесы заимствовано у папА Дюма? Потому что ребята отнюдь не воспринимают мушкетёров как классово чуждых личностей. Для них роман - сага о дружбе. О такой, какой она должна быть - когда, что бы ни случилось, друзья не заподозрят тебя в предательстве. И даже в нечистых помыслах.
А это Светлов среди актёров - в театре пьеса была поставлена ещё в войну. А в 1966 году экранизирована.
Отправлено: 21.04.22 00:08. Заголовок: Михаил Анчаров В 194..
Михаил Анчаров В 1941 года с 1-го курса Архитектурного института пошел в армию, был десантником, демобилизовался в 1947 году. Окончил Военный институт иностранных языков Красной Армии (1944) и Московский государственный художественный институт имени В. И. Сурикова (1954). Писатель, поэт, драматург, переводчик, живописец. Член Союза писателей СССР (27.12.1966). Автор романов и повестей, публиковавшихся в журналах "Юность", "Новый мир" и других.
"Слово "товарищ" Говорил мне отец:«Ты найди себе слово, Чтоб оно, словно песня, повело за собой. Ты ищи его с верой, надеждой, любовью. И тогда оно станет твоею судьбой.»
Я искал в небесах и средь дыма пожарищ, На зелёных полянах и в мёртвой золе. Только кажется мне, лучше слова «Товарищ» Ничего не нашёл я на этой земле.
В этом слове судьба до последнего вздоха, В этом слове надежда земных городов. С этим словом святым поднималась эпоха - Алый парус победы двадцатых годов.
Батальоны встают,сено хрупают кони, И труба прокричала в пехотной цепи. И морозная ночь в заснежённой попоне Вдруг припомнила топот в далёкой степи.
Там по синим цветам бродят кони и дети, Мы поселимся в этом священном краю. Там небес чистота,там девчонки как ветер, Там качаются в сёдлах,и «Гренаду» поют.
Отправлено: 29.07.22 14:41. Заголовок: Дмитрий Кедрин Когда..
Дмитрий Кедрин Когда сраженье стихнет понемногу, — Сквозь мирное журчанье тишины Услышим мы, как жалуются богу Погибшие в последний день войны.
"Кофейня"
У поэтов есть такой обычай — В круг сойдясь, оплевывать друг друга. Магомет, в Омара пальцем тыча, Лил ушатом на беднягу ругань.
Он в сердцах порвал на нем сорочку И визжал в лицо, от злобы пьяный: «Ты украл пятнадцатую строчку, Низкий вор, из моего «Дивана»!
За твоими подлыми следами Кто пойдет из думающих здраво?» Старики кивали бородами, Молодые говорили: «Браво!»
А Омар плевал в него с порога И шипел: «Презренная бездарность! Да минет тебя любовь пророка Или падишаха благодарность!
Ты бесплоден! Ты молчишь годами! Быть певцом ты не имеешь права!» Старики кивали бородами, Молодые говорили: «Браво!»
Только некто пил свой кофе молча, А потом сказал: «Аллаха ради! Для чего пролито столько желчи?» Это был блистательный Саади.
И минуло время. Их обоих Завалил холодный снег забвенья. Стал Саади золотой трубою, И Саади слушала кофейня.
Как ароматические травы, Слово пахло медом и плодами, Юноши не говорили: «Браво!» Старцы не кивали бородами.
Он заворожил их песней птичьей, Песней жаворонка в росах луга… У поэтов есть такой обычай — В круг сойдясь, оплевывать друг друга.
_____________________________________________
"Разговор"
«В туманном поле долог путь И ноша не легка. Пора, приятель, отдохнуть В тепле, у камелька. Ваш благородный конь храпит, Едва жует зерно, В моих подвалах мирно спит Трехпробное вино».
«Благодарю. Тепла земля, Прохладен мрак равнин, Дорога в город короля Свободна, гражданин?»
«Мой молодой горячий друг, Река размыла грунт, В стране, на восемь миль вокруг, Идет голодный бунт. Но нам, приятель, все равно: Народ бурлит — и пусть. Игра монахов в домино Рассеет нашу грусть».
«Вы говорите, что народ Идет войной на трон? Пешком, на лодке или вброд Я буду там, где он. Прохладны мирные поля, В равнинах мгла и лень! Но этот день для короля, Пожалуй, судный день».
«Но лодки, друг мой, у реки Лежат без якорей. И королевские стрелки Разбили бунтарей. Вы — храбрецы, но крепок трон, Бурливые умы. И так же громок крик ворон Над кровлями тюрьмы. Бродя во мгле, среди долин, На вас луна глядит, Войдите, и угрюмый сплин Малага победит».
«Благодарю, но, право, мы — Питомцы двух дорог. Я выбираю дверь тюрьмы, Вам ближе — ваш порог. Судьбу мятежников деля, Я погоню коня… Надеюсь — плаха короля Готова для меня». ____________________________________
"Девочка в противогазе"
Только глянула — и сразу Напрямик сказала твердо: «Не хочу противогаза — У него слоновья морда!»
Дочь строптивую со вздохом Уговаривает мама: «Быть капризной — очень плохо! Отчего ты так упряма?
Я прощу тебе проказы И куплю медовый пряник. Походи в противогазе! Привыкай к нему заране…»
Мама делается строже, Дочка всхлипывает тихо: «Не хочу я быть похожей На противную слониху».
Мать упрямице курносой Подарить сулила краски, И торчат льняные косы С двух сторон очкастой маски.
Между стекол неподвижных Набок свис тяжелый хобот… Объясни-ка ей, что ближних Люди газом нынче гробят,
Что живет она в эпоху, Где убийству служит разум… Быть слоном теперь неплохо: Кто его отравит газом? ______________________________________
"Песня о живых и мертвых"
Серы, прохладны и немы Воды глубокой реки. Тихо колышутся шлемы, Смутно мерцают штыки.
Гнутся высокие травы, Пройденной былью шурша. Грезятся стены Варшавы И камыши Сиваша.
Ваши седые курганы Спят над широкой рекой. Вы разрядили наганы И улеглись на покой.
Тучи слегка серебристы В этот предутренний час, Тихо поют бандуристы Славные песни о вас.
Слушают грохот крушенья Своды великой тюрьмы. Дело ее разрушенья Кончим, товарищи, мы.
Наша священная ярость Миру порукой дана: Будет безоблачна старость, Молодость будет ясна.
Гневно сквозь сжатые зубы Плюнь на дешевый уют. Наши походные трубы Скоро опять запоют.
Музыкой ясной и строгой Нас повстречает война. Выйдем — и будут дорогой Ваши звучать имена.
Твердо пойдем, побеждая, Крепко сумеем стоять. Память о вас молодая Будет над нами сиять.
Жесткую выдержку вашу Гордо неся над собой, Выпьем тяжелую чашу, Выдержим холод и бой.
Все для того, чтобы каждый, Смертью дышавший в борьбе, Мог бы тихонько однажды В сердце сказать о себе:
«Я создавал это племя, Миру несущее новь, Я подарил тебе, время, Молодость, слово и кровь».
Сообщение: 4357
Настроение: лучше всех
Зарегистрирован: 08.09.13
Откуда: Россия, Гатчина Ленинградской обл.
Репутация:
6
Отправлено: 30.07.22 09:23. Заголовок: Спасибо, Рике, что н..
Спасибо, Рике, что напомнили. Время от времени возникает мысль написать про Кедрина, и всё откладываю - вроде, он никуда не уйдёт. А ведь этот поэт уникален тем, что у него нет слабых стихов. Вообще ни одного!
Отправлено: 02.08.22 00:17. Заголовок: Наталья пишет: А ве..
Наталья пишет:
цитата:
А ведь этот поэт уникален тем, что у него нет слабых стихов. Вообще ни одного!
И при этом он работал в разных жанрах: фабульная лирика, военная лирика, юмор... не перечесть. На слуху больше всех, кажется, "Зодчие" и другие песни "под старину". А мне вот это очень понравилось, забавное. Ведь в свое время из литературной среды буквально бежала, не вынеся тамошней вольности привычек.
"Страдания молодого классика"
Всегда ты на людях, Как слон в зверинце, Как муха в стакане, Как гусь на блюде… Они появляются из провинций, Способные молодые люди.
«У вас одна комната? — Ах, как мало! Погодка стоит — Не придумать плоше!» Ты хмуришься И отвечаешь вяло: «Снимайте, снимайте свои калоши!»
Ты грустно оглядываешь знакомых И думаешь: «Ну, добивайте сразу!» Куда там! Они извлекают томы Любовных стихов, Бытовых рассказов.
«Быть может, укажете недостаток? Родной! Уделите одну минуту! Вы заняты? Я буду очень краток: В поэмке — Всего восемнадцать футов!»
Мелькают листы. Вдохновенье бурно. Чтецы невменяемы,- Бей их, режь ли… Ты слушаешь. Ты говоришь: «Недурно!» — И — лжешь, Ибо ты от природы вежлив.
На ходиках без десяти двенадцать. Ты громко подтягиваешь бечевку, Но гости твои говорят: «Признаться, У вас так уютно! Мы к вам с ночевкой».
Ты громко вздыхаешь: «Ложитесь с миром!» И думаешь День ото дня плачевней: Во что превратилась твоя квартира? В ночлежку? В родильный приют? В харчевню?
А ночью под сердцем Тихонько плачет Утопленный в пресной дневной водице Твой стих, Что был вовсе неплохо начат, Но помер в тебе, Не успев родиться.
И, стиснувши, как рукоять кинжала, Мундштук безобиднейший, В нервной дрожи Ты думаешь: «Муза уже сбежала. Жена собирается сделать то же…»
А утром, Когда постучит знакомый, Ты снова в себе не найдешь сноровки Ему на докучный вопрос: «Вы дома?» — Раздельно ответить: «В командировке». _____________
А вот прямо в тему недавних форумских разговоров о приданом, о гениях и семейных узах. (стихотворение длинное, поэтому под катом)
В тростниках просохли кочки, Зацвели каштаны в Тусе, Плачет розовая дочка Благородного Фердуси: «Больше куклы мне не снятся, Женихи густой толпою У дверей моих теснятся, Как бараны к водопою. Вы, надеюсь, мне дадите Одного назвать желанным. Уважаемый родитель! Как дела с моим приданым?»
Отвечает пылкой дочке Добродетельный Фердуси: «На деревьях взбухли почки. В облаках курлычут гуси. В вашем сердце полной чашей Ходит паводок весенний, Но, увы: к несчастью, ваши Справедливы опасенья. В нашей бочке — мерка риса, Да и то еще едва ли. Мы куда бедней, чем крыса, Что живет у нас в подвале. Но уймите, дочь, досаду, Не горюйте слишком рано: Завтра утром я засяду За сказания Ирана, За богов и за героев, За сраженья и победы И, старания утроив, Их окончу до обеда, Чтобы вился стих чудесный Легким золотом по черни, Чтобы шах прекрасной песней Насладился в час вечерний. Шах прочтет и караваном Круглых войлочных верблюдов Нам пришлет цветные ткани И серебряные блюда, Шелк и бисерные нити, И мускат с имбирем пряным, И тогда, кого хотите, Назовете вы желанным».
В тростниках размокли кочки, Отцвели каштаны в Тусе, И опять стучится дочка К благодушному Фердуси: «Третий месяц вы не спите За своим занятьем странным. Уважаемый родитель! Как дела с моим приданым? Поглядевши, как пылает Огонек у вас ночами, Все соседи пожимают Угловатыми плечами».
Отвечает пылкой дочке Рассудительный Фердуси: «На деревьях мерзнут почки, В облаках умолкли гуси, Труд — глубокая криница, Зачерпнул я влаги мало, И алмазов на страницах Лишь немного заблистало. Не волнуйтесь, подождите, Год я буду неустанным, И тогда, кого хотите, Назовете вы желанным».
Через год просохли кочки, Зацвели каштаны в Тусе, И опять стучится дочка К терпеливому Фердуси: «Где же бисерные нити И мускат с имбирем пряным? Уважаемый родитель! Как дела с моим приданым? Женихов толпа устала Ожиданием томиться. Иль опять алмазов мало Заблистало на страницах?»
Отвечает гневной дочке Опечаленный Фердуси: «Поглядите в эти строчки, Я за труд взялся не труся, Но должны еще чудесней Быть завязки приключений, Чтобы шах прекрасной песней Насладился в час вечерний. Не волнуйтесь, подождите, Разве каплет над Ираном? Будет день, кого хотите, Назовете вы желанным». Баня старая закрылась, И открылся новый рынок. На макушке засветилась Тюбетейка из сединок. Чуть ползет перо поэта И поскрипывает тише. Чередой проходят лета, Дочка ждет, Фердуси пишет.
В тростниках размокли кочки, Отцвели каштаны в Тусе. Вновь стучится злая дочка К одряхлелому Фердуси: «Жизнь прошла, а вы сидите Над писаньем окаянным. Уважаемый родитель! Как дела с моим приданым? Вы, как заяц, поседели, Стали злым и желтоносым, Вы над песней просидели Двадцать зим и двадцать весен. Двадцать раз любили гуси, Двадцать раз взбухали почки. Вы оставили, Фердуси, В старых девах вашу дочку». «Будут груши, будут фиги, И халаты, и рубахи. Я вчера окончил книгу И с купцом отправил к шаху. Холм песчаный не остынет За дорожным поворотом — Тридцать странников пустыни Подойдут к моим воротам».
Посреди придворных близких Шах сидел в своем серале. С ним лежали одалиски, И скопцы ему играли. Шах глядел, как пляшут триста Юных дев, и бровью двигал. Переписанную чисто Звездочет приносит книгу: «Шаху прислан дар поэтом, Стихотворцем поседелым…» Шах сказал: «Но разве это — Государственное дело? Я пришел к моим невестам, Я сижу в моем гареме. Тут читать совсем не место И писать совсем не время. Я потом прочту записки, Небольшая в том утрата». Улыбнулись одалиски, Захихикали кастраты.
В тростниках просохли кочки, Зацвели каштаны в Тусе. Кличет сгорбленную дочку Добродетельный Фердуси: «Сослужите службу ныне Старику, что видит худо: Не идут ли по долине Тридцать войлочных верблюдов?»
«Не бегут к дороге дети, Колокольцы не бренчали, В поле только легкий ветер Разметает прах песчаный».
На деревьях мерзнут почки, В облаках умолкли гуси, И опять взывает к дочке Опечаленный Фердуси: «Я сквозь бельма, старец древний, Вижу мир, как рыба в тине. Не стоят ли у деревни Тридцать странников пустыни?»
«Не бегут к дороге дети, Колокольцы не бренчали. В поле только легкий ветер Разметает прах песчаный».
Вот посол, пестро одетый, Все дворы обходит в Тусе: «Где живет звезда поэтов — Ослепительный Фердуси? Вьется стих его чудесный Легким золотом по черни, Падишах прекрасной песней Насладился в час вечерний. Шах в дворце своем — и ныне Он прислал певцу оттуда Тридцать странников пустыни, Тридцать войлочных верблюдов, Ткани солнечного цвета, Полосатые бурнусы… Где живет звезда поэтов — Ослепительный Фердуси?»
Стон верблюдов горбоносых У ворот восточных где-то, А из западных выносят Тело старого поэта. Бормоча и приседая, Как рассохшаяся бочка, Караван встречать — седая — На крыльцо выходит дочка: «Ах, медлительные люди! Вы немножко опоздали. Мой отец носить не будет Ни халатов, ни сандалий. Если шитые иголкой Платья нашивал он прежде, То теперь он носит только Деревянные одежды. Если раньше в жажде горькой Из ручья черпал рукою, То теперь он любит только Воду вечного покоя. Мой жених крылами чертит Страшный след на поле бранном. Джинна близкой-близкой смерти Я зову моим желанным. Он просить за мной не будет Ни халатов, ни сандалий… Ах, медлительные люди! Вы немножко опоздали».
Встал над Тусом вечер синий, И гуськом идут оттуда Тридцать странников пустыни, Тридцать войлочных верблюдов.
Отправлено: 06.01.24 02:52. Заголовок: Александр Хабаров &..
Александр Хабаров родился в 1954 году в Севастополе. Окончил Крымский государственный университет. Автор семи книг стихов и прозы. Публиковался в «Литературной России», альманахах «Истоки», «Поэзия», журналах «Простор», «Юность», «Лепта», «Новая Россия», «Московский вестник», «Странник». Лауреат литературных премий журналов «Москва» (1996 г.) и «Юность» (им. В.Соколова, 1997 г.). За книгу стихов «Ноша» удостоен Всероссийской литературной премии им. Н.Заболоцкого (2000 г.) и премии «Золотое перо Московии» (2004 г.). Общенациональная литературная Горьковская Премия в номинации «поэзия» - март 2015.
"Не хватает сердца" Печален мир. В нём нет воды, огня, В нём не хватает платины и ситца, В нём не хватает, может быть, меня, В пустое небо падшего, как птица.
В нём не хватает белых городов, И чёрных сосен вдоль ночной дороги, И грохота ломающихся льдов, И волчьей своры, уносящей ноги.
Мне в этом мире странно пребывать; Круг бытия становится всё уже, И всё трудней с разбега разбивать Узорчатый ледок апрельской лужи.
Мир опечален слабостью моей, Я опечален миром уходящим. Не русский, а советский соловей Меня учил мотивам леденящим,
Да вот недоучил… Едва пропев Последний писк, в котором сердце тает, Как плод, упал, исчез среди дерев, Оставив то, чего и так хватает…
А не хватает – сердца в небесах И голоса, чтоб нёсся надо льдами, Как вольный дух, как неизбывный страх Пред всем неведомым, что будет с нами.
Чтоб тень мелькнула в глубине двора, Чтоб неспроста залаяла собака И скрипнула бы дверь, когда пора В ночь уходить — Без адреса, Без знака…
"Там" На тебе свитерок из мглы, а глаза – поточней зеркал. Нет достойней, чем ты, хулы на земной голубой овал. Носишь шапку из чёрных мхов, пьёшь вино из зелёных рек и ссыпаешь труху стихов в колбы пыльных библиотек. Там, где время семи сортов, где змеиный повис клубок перекошенных правдой ртов, передушенных ложью строк. Там, где нет на тебе лица под личиной папье-маше, там, где ясным лицом лжеца отмеряют покой душе. Там, где мало овечьих благ, но достаточно волчьих злоб. Там, где смерть – предпоследний шаг, там, где жизнь – золотой озноб. Там, где ночь хороша внутри, а снаружи – такая дрянь! Там, где пахнет золой зари на окошке твоём герань. Там, где мать не проспит забот, а жена не уснёт вовек. Там... где небо готовит брод для таких же, как ты, калек…
Преддверие войны Ветры веют ото всех сторон, Люди ходят в жёлтом и чужом. Сумрак взвился клочьями ворон — Ангел полоснул его ножом.
Город заворочался в бреду. Зарыдали мальчики во сне. Потемнели яблоки в саду — Это мир готовится к войне.
Это мы, железо и кирза, Встанем неприступною стеной. Это нас швырнут, как образа, В пыль и в грязь, в огонь и в перегной.
Это мы седлаем жеребцов, Прогреваем танков дизеля. Предстоит сведение концов В точке абсолютного нуля.
"Век двадцатый" Отсвистело время сквознячком, Сотня лет рассеялась как дым. Век двадцатый помер старичком, А хотел - погибнуть молодым...
Уж его морили в лагерях, Мерили сосновый макинтош; Он плескался в огненных морях, Пропадал за фунт, за рупь, за грош…
Он стрелял и в запад и в восток, Возводил руины, жег мосты, Ухмыляясь, сплевывал в исток, Смахивал топориком кресты...
И сошел на нет, растаял враз, Словно дым «Герцеговины Флор», Отгорел, как уренгойский газ, В ночь ушел с награбленным, как вор…
Все казалось – нет ему конца, Вечностью грозился стать, подлец… А ушел – забыли, как отца, Что от водки помер наконец.
"Из жизни ангелов" Ты мне досталась по ленд-лизу Во время третьей мировой. Ты помнишь, шёл я по карнизу Над обожжённой мостовой, А ты летела в платье белом, Разбив оконце чердака, Но овладела смертным телом Моя бессмертная рука. И ты, стремившаяся к тверди, Как в небеса стремится дым, Вдруг убоялась дерзкой смерти Под обаянием моим. Внизу под марш артиллериста Шагали пыльные полки, Но я не выпустил батиста Из окровавленной руки. Держал тебя, как держат птицу, Жалея хрупкие крыла, Пока смещался за границу Жестокий фронт добра и зла. Мы полетели над закатом, Над стольным городом руин, Ты помахала вслед солдатам, Но обернулся лишь один. В железном визге артобстрела, Ломая стебли камышей, Я нёс тебя, как носят тело Из грязи вражеских траншей. В тот миг все люди были братья, Весь мир казался неземным, Когда сплелись твои объятья Над одиночеством моим. И, словно из морей на сушу, Как из сраженья в лазарет, Я нёс тебя, как носят душу За облака, где смерти нет.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 29
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет