Мина Моисеевна, или попросту тётя Миня, была соседкой по квартире моего друга, режиссёра с киностудии имени Горького. Вот иногда видишь человека всего пять минут, а такое ощущение, что знаешь его всю жизнь. Точно такое же чувство возникло у меня после встречи с Миной Моисеевной.
Помню, сидим мы с ней, беседуем. Вдруг — телефонный звонок. Кто-то ошибся номером. Громкий мужской голос, который слышу даже я, кричит: — Куда я попал?! — А куда Вы целились? — спрашивает тётя Миня. Теперь пришла пора сказать, кем же была тётя Миня. Она была профессиональной свахой. Сегодня, в эпоху брачных объявлений и электронных связей, эта профессия кажется ушедшей. Но только не для тех, кто знал Мину Моисеевну. — Человек должен уметь расхвалить свой товар, — говорила она. — Реклама — это большое дело. Посмотрите, когда курица несёт яйцо, как она кричит, как она кудахчет. А утка несёт тихо без единого звука. И результат? Куриные яйца все покупают, а про утиные никто даже не слышал. Не было звуковой рекламы! Не знаю, как она рекламировала своих женихов и невест, но клиентура у неё была обширная, телефон не умолкал с утра до вечера. Было сплошным удовольствием слушать, как она решает матримониальные дела. — Алло! Что? Да, я вас помню, Володя. Так что Вы хотите? Чтоб она была молодая, так, красивая, и что ещё? Богатая. Я не поняла, Вам что, нужно три жены? Ах, одна! Но, чтоб она всё это имела. Ясно. Простите, а что вы имеете? Кто Вы по профессии? Учитель зоологии? Хорошо, звоните, будем искать. — Алло! Кто говорит? Роза Григорьевна? От кого Вы? От Буцхеса. Очень приятно. А что Вы хотите? Жениха? Для кого, для дочки? Нет? А для кого, для внучки? Ах, для себя! Интересно. Если не секрет, сколько Вам исполнилось? Тридцать шесть? А в каком году? Хорошо-хорошо будем искать. Может быть, что-то откопаем. — Алло, это Яков Абрамович? Хорошо, что я Вас застала. Дорогой мой, мы оба прекрасно знаем, что у вас ужасная дочь, которая не даёт вам жить. Но всё равно, когда я привожу жениха, не надо ему сразу целовать руки и кричать, что он ваш спаситель. Они тут же начинают что-то подозревать! Когда Мине Моисеевне исполнилось 75, она приняла самое важное решение в своей жизни — уехать в Израиль. И она уехала. Тихо, незаметно, никому ничего не сказав. Прошли годы, многое в мире изменилось. Советский Союз установил дипломатические отношения с Израилем — и я впервые оказался на Святой земле. Я сразу же попросил своих друзей отыскать Мину Моисеевну, если она ещё жива, а если нет — хотя бы узнать, где она похоронена. На следующее утро чуть свет в моём номере зазвонил телефон: — Алло! Это великий русский писатель Шолохов-Алейхем? — Тётя Миня! — заорал я. — Это Вы? — Ну да! Что ты так удивился, будто тебе позвонил Ясир Арафат? Через пару часов я уже завтракал в её квартире, точь-в-точь копии московской: те же занавески на окнах, те же фотографии на стенах, такой же маленький телевизор, по которому шли всё те же наши передачи. — Ничего не меняется, — сказала она, перехватив мой взгляд. — Всё как было. Даже профессия у меня та же. — Как? Вы и здесь сваха? — Почему нет? Здесь тоже надо соединять женихов и невест. Как говорится, сводить концы с концами. Дальнейшая часть дня проводилась под аккомпанемент сплошных телефонных разговоров тёти Мини: — Алло? Слушаю!… Да, я Вас помню. Вы хотели невесту с хорошим приданым. Так вот, можете открывать счёт в банке «Хапоалим» — я вам нашла невесту. За неё дают 50 тысяч шекелей. Что Вы хотите? Посмотреть её фото? Милый мой, за такие деньги я фото не показываю. Получите приданое, купите себе фотоаппарат и снимайте её, сколько влезет! — Алло? Бокер тов, геверет! — и тётя Миня затараторила на иврите, как пулемёт. — Ненормальная румынская еврейка, — сказала она, положив трубку. — Денег полно — и она сходит с ума. Не хочет блондина, не хочет брюнета, подавай ей только рыжего! Откуда я знаю, почему? Может, у неё спальня красного цвета, хочет, чтоб муж был точно в цвет!. — Алло? Ша, что Вы кричите? Кто Вас обманул? Я Вам сразу сказала, что у неё есть ребёнок. Какой позор?… В чём позор?… Ах, ребёнок родился до свадьбы! Так что? Откуда ребёнок мог знать, когда свадьба?… А я сидел, слушал всё это и умирал от счастья и восторга! Потому что рядом была тётя Миня, потому что, слава Богу, есть то, что в нашей жизни не меняется. Порой мне кажется, что брось тётю Миню в тундру, в тайгу — и уже через пару дней она будет ходить по чумам, сватать чукчей и эскимосов: — У меня для Вас потрясающая невеста! Она даже не очень похожа на чукчу, скорее на японочку. Какое приданое?… Какие олени?… Нет, он сошёл с ума! Я ему предлагаю красотку, а он хочет оленей. Да Вы только женитесь — и у вас рога будут больше, чем у оленя! Сегодня тёти Мини уже нет на земле. По нашему обычаю, умершим нельзя приносить цветы, но никто не сказал, что им нельзя дарить рассказы. Я написал его в память Мины Моисеевны и жалею только о том, что она его не услышит. Иначе она бы непременно сказала: — Между прочим, про меня мог бы сочинить и получше! К тому же ты забыл вставить мою главную фразу о том, что надо уметь радоваться жизни.
Отправлено: 28.08.17 23:55. Заголовок: Высокая мода - всегд..
Ой... "Мы ожидали чего-то более великого и менее мохнатого" (с). Риторический вопрос: почему у них модели всегда такие... корявые, что ли. Поза "могучий дуб сразило молнией" - наше все. Еще немного попугаться:)
Сообщение: 2031
Зарегистрирован: 25.12.13
Откуда: Россия
Репутация:
2
Отправлено: 29.08.17 06:07. Заголовок: Мальчики такие мальч..
цитата:
Мальчики такие мальчики, ведь правда? Они никогда не перестают быть детьми, поэтому дизайнеры приклеили им на лицо конструктор Лего! Да, неудобно, зато поиграть можно в любой момент.
цитата:
И, конечно, милыми детскими заколочками на волосах прекрасных мужчин.
Ой не могу Этих мужиков - ну как будто сестрёнка мелкая мучила, во сне! И заколочки на волосы навешала, и лего к лицу присобачила... Но дядя в платье - это ж аут. Вспомнилось:
- Мне почему-то кажется, он должен быть в лохмотьях. Или в обносках.
- В платьице сестры!
- ???
- Ну... у девочки платье износилось. Отдали брату. Дядька был самодур, да-да.
Звонок раздался в десять утра. Мария Ивановна отложила вязание и сняла трубку.
— Ваш внук только что попал в серьезное ДТП. Он виноват, — торопливо объяснял неизвестный. — Разбита дорогая иномарка, есть жертвы, а это от трех до пяти лет лишения свободы… Чтобы помочь внуку избежать тюрьмы, придется заплатить!
— Сколько нужно?
— Двести тысяч! — решительно заявили на том конце провода. — Готовьте деньги, сейчас к вам приедет наш человек! И об этом звонке никому, а то внучек точно попадет за решетку!
— Но дома таких денег нет, — всхлипнула Мария Ивановна. — Нужно ехать в банк, а это на другом конце города.
— Выходите на улицу, к дому подъедут серебристые «жигули» и отвезут туда, куда нужно. И помните – никому ни слова! Это в интересах вашего внука.
Проехав полгорода и остановившись возле банка, водитель прижал палец к губам. Мария Ивановна ответила ему тем же. Она вернулась через полчаса:
— Пин-код от карточки забыла, — тяжело вздохнула она. — На дачу надо ехать. Он у меня там, в тетрадке записан…
Дачу, которая была в тридцати километрах от города, Мария Ивановна покинула с двумя сумками картофеля и сеткой лука.
— Грузи в багажник и поехали! — сказала она заскучавшему было парню.
— В банк? — переспросил тот.
— Домой, — бросила Мария Ивановна. — Не с картофелем же в банк ехать?! А по дороге возле супермаркета останови, надо хлеба и молока купить…
Водитель насупился, но промолчал. Темнело. Парень нервничал, а Мария Ивановна была как никогда спокойна.
— Чем сидеть без дела, помог бы бабушке, — заметила она, выходя из машины. И мошенник покорно потащился за ней на пятый этаж. А там его уже ждали сотрудники полиции.
— А как же внук?! — растерялся задержанный.
— Нет у меня никакого внука, — спокойно ответила несостоявшаяся жертва мошенничества. — Как, впрочем, не было и никакого ДТП с человеческими жертвами. Я вас сразу раскусила!
— Зачем тогда было в банк ездить?
— Чтобы за квартиру и телефон заплатить.
— А на дачу?
— Чтобы картошку и лук домой перевезти, — объяснила Мария Ивановна. — Иди-иди! Я тебе не бабушка с кошкой, а майор милиции в отставке!
Сообщение: 2126
Настроение: лучше всех
Зарегистрирован: 08.09.13
Откуда: Россия, Гатчина Ленинградской обл.
Репутация:
3
Отправлено: 14.09.17 10:27. Заголовок: Этот рассказ, может,..
Этот рассказ, может, и художественный (подозрение вызвало то, что в первоисточнике бабуля назвала себя майором ПОЛИЦИИ, этот явный ляп подправила я).
А реальная история про почти 90-летнюю бабулю, которая заперла грабителей в квартире и сдала тёпленькими прямо в руки милицейского наряда - это было. Её спрашивают, как догадалась заманить и запереть, а она смеётся: - Я ж партизанкой была, ещё помню, как это делается!
И не далее как вчера, он держал Олю за руку, неумело тыкался губами в ее щеку и жарко шептал: — Я как тебя в первый раз увидел два года назад, со мной приключилось что-то – я не могу спать с тех пор. Я думаю о тебе. Оля удивлялась стойкости Петра, не спавшего целых два года, краснела и мило улыбалась. А Петя клялся в вечной любви, путанно угрожал в случае чего выбросится в окно, не объясняя в случае чего и благоразумно умалчивая о том, что живет на первом этаже. Под крики Петиной мамы «Петя, домой!!», Петя произнес страшную клятву в вечной любви «и пусть поразит его молния вовеки веков в случае чего». Хотел даже съесть земли, но Оля сказала, что верит ему и так.
И вот наступило утро.
Петя в пятый раз набирал Олин номер телефона и смущенно сопел в трубку в ответ на «Алло?», «Алло? Вас не слышно.», «Да алло же!!!», «Говорите! Что это за игры?!» и «Я тебе, сукин сын, уши оборву, если узнаю кто ты!!» в исполнении Олиного папы. На шестой раз подняла Оля.
— Алло? – произнес милый голос. На заднем плане послышался папино «Если ответит – я хочу знать его адрес». — Привет, милая! – жарко прошептал Петя – Выспалась? — Привет, Петя. Это ты звонил? — Я в первый раз звоню! – соврал Петя – И не надо имен. Что про тебя подумают твои домашние? — Подумают, что мне звонит одноклассник по имени Петя. Чего еще подумать можно? – удивилась Оля — Я для тебя всего лишь одноклассник? – оскорбленно засопел Петя – И это после всего что между нами было? — Ладно, Петь. Мне идти надо. В школе поболтаем. – сказал Оля и добавила шепотом – Ты самый лучший одноклассник в мире. ... Петя встретил Олю на крыльце мрачнее тучи. — Что эт за мужики тебя в школу подвозят, а? – грозно спросил он. — Да ну, Петь... Брат это мой. Старший. Не узнал что ли? — Точно??! — Да точно, точно. — Ну смотри мне! Я в случчего – в окно! Я говорил! – трагично сообщил Петя. ... На большой перемене Петя отозвал Олю на улицу и посмотрел на нее как Иван Грозный на сына своего за пять минут до убийства. — Что у тебя с Сашкой, а? Ты разговаривала с ним! Я видел! Улыбалась ему! Хочешь, чтоб я – в окно?! Ты этого хочешь? — Петь, нет у меня ничего с Сашкой. Он алгебру просил дать переписать. Ну что ты в самом деле? — И ты дала ему?! – закричал страшно Петя – Алгебру дала? Сашке?! — Дурной ты, Петя. Ну откуда у меня алгебра сделанная? — Ах я еще и дурной? Она с Сашкой – хаханьки, а я дурной? Смотри вон на то окно!– он показал на окно третьего этажа, повернулся на каблуках и зашагал небыстро к школе. Оля не обманула Петиных ожиданий и догнала его: — Петь, ну что ты делаешь? Ну нет у меня ничего с Сашкой! Только ты мне нравишься! — Ну смотри... Поверю на этот раз. Не рви мне душу – я же люблю тебя! ... После физкультуры Петя отчитывал Олю в коридоре: — Что это на тебе форма такая в обтяжечку, а?! И бежишь ты так... Зазывно что ли. Я не потерплю этого! Ты хочешь чтоб все глазели на тебя!! Ты моя девушка и я хочу чтоб ты вела себя скромно! А как ты смотришь на физрука? Я – в окно! Хлопс! И кончились мои мучения! Я лучше умру, чем буду так страдать! ... На истории Оля получила от Пети записку: «Прекрати поглядывать на Семенова! Ты – ветренная!!» ... После седьмого урока Петя стоял в кабинете у завуча, кряхтел, держался за спину, размазывал сопли по лицу и оправдывался: — Да говорю вам, Марьванна! Не виноватый я! Я к окну подошел посмотреть на улицу, а Оля Филинова сзади подкралась и вытолкнула меня!! Из окна!! Хорошо, что первый этаж... Страшно подумать, что было бы если бы второй или третий был! Я между прочим спину ушиб больно... Да не трогал я ее!! Не знаю за что она меня толкнула! Не знаю!!
«Предатель!» — кричит отставной полковник одному из демонстрантов-дерьмократов, пришедших в 1994 году на Поклонную гору.
Гвардии Полковник советских танковых войск Виктор Ефимович Никитенков, Ветеран Вооруженных Сил СССР, кавалер орденов Отечественной войны I степени,Красной Звезды, медалей "За отвагу" и "За боевые заслуги", участник обороны Заполярья, участник взятия Берлина и Кёнигсберга, получивший семь (!) ранений (в том числе 3 раза - тяжёлых) в боях за Советскую Родину - и какой-то антисоветчик, пытающийся ещё ему что-то доказать об "ужасах" советского "режима"...
9 мая 1994 г. Ветеран Великой Отечественной войны Виктор Ефимович Никитенков, – бессменный участник всех антиельцинских манифестаций «Трудовой России» в одиночку пришел с флагом страны-победительницы на Поклонную гору в Москве. Ветерана обступила толпа беснующихся обывателей-демоублюдков с криками: «Убери тряпку» - подчеркнуто агрессивно и подчеркнуто на «ты». Ветеран отстоял свое Знамя. Толпа расступилась.
Когда сегодня, ровно те же обыватели, послушные быстроменяющемуся политическому тренду, захлебываются от восторга «дедом и Победой»,, превращают символы Победы в модный аксессуар, при этом даже не помнят не то чтобы благодаря чему и даже вопреки чему мы победили (не говоря уже про имена героев той Великой Отечественной и даже ее периодизацию) - нет ничего пошлее.
И никто уже не вспоминает в пылу этой «сопричастности», что только благодаря таким вот ветеранам Никитенковым с Красным флагом на Поклонной в кругу демофашистов начала 90-х, мы все еще празднуем не «вторую мировую», а именно Великую Отечественную. И вообще празднуем, к слову сказать.
Виктор Ефимович Никитенков был сбит иномаркой у подъезда своего дома в 1998 г. при переходе дороги в строго положенном месте. Естественно, что сбивших ветерана так никто никогда не нашел, и думается, не искал.
В последние дни Дашенька казалась подавленной. Она запиралась в своей комнате и не хотела видеться со своими подружками. Матильда встревожилась и пыталась поговорить с дочерью, но разговор не складывался, а подружки сказали маме, что в гимназии у Дашеньки все хорошо, а учительницы по-прежнему её очень хвалят.
Дашенька была очень умной девушкой.
– Кажется, у нашей дочери приступ меланхолии, – сказала Матильда мужу – Ивану Спиридоновичу. – Но из-за чего?
– Поэтов, наверное, начиталась, – ответил Иван Спиридонович. – В её возрасте они все такие – начитаются, а потом в меланхолии свои впадают.
Работал он инженером, любил точные науки, а вот поэзию, и всякие, как он говорил «пространственные материи» немного презирал.
– Мне тревожно. Она никогда себя не вела так. И никогда от меня ничего не скрывала. А сейчас и разговаривать не хочет. – Матильда поставила чайное блюдце на стол и вздохнула.
– Пройдет, – сказал Иван Спиридонович, и закурил папиросу.
На следующий день Дашенька, сославшись на плохое самочувствие, не пошла в гимназию.
– Что у тебя болит, доченька? – спросила Матильда.
Вместо ответа Дашенька отвернулась к стене и зарыдала. Матильда бросилась её обнимать и успокаивать.
– Успокойся доченька, – говорила она. – Ты бы поменьше поэтов читала. Да что с тобой происходит?!
Матильде стало обидно. Она души не чаяла в своей дочке, и всю жизнь только и делала, что занималась её воспитание. Ей казалось, что у неё растет самая прекрасная девочка в мире.
– Я оставляю тебя, – изменившимся, строгим голосом сказала Матильда. – Оставляю. Захочешь поговорить – сама подойдешь ко мне.
Матильда вышла из комнаты, и закрыла за собой дверь, которая непростительно громко хлопнула. Матильда укорила себя за это.
Через час Дашенька – бледная, с темными кругами под глазами пришла в комнату к матери. Матильда сидела на диване и смотрела в окно на прогуливающихся людей.
Матильда схватилась за сердце, а Дашенька подбежала к ней, упала на колени, и снова зарыдала.
– Прекрати плакать, – прошептала ей на ухо Матильда. – Расскажи мне всё.
– Мама, прости меня… Мама… Мама, у меня будет ребенок.
В глазах у Матильды потемнело. Если бы она не сидела на диване, то обязательно бы упала от такой новости. Ребенок? Дашенька сама ещё ребенок, ей недавно исполнилось только шестнадцать лет… Что скажет отец? Это ведь дурная слава на весь город… Бесчестие! Позор!
Матильда не знала, что и сказать. Ей хотелось обругать дочь, но ведь она её так любила! Два противоположных чувства устроили настоящую битву в её материнской груди.
– Ты простишь меня мама? – спросила Дашенька. – Я обещаю, что больше никогда не буду ни с кем целоваться. Я и в этом раз не хотела! Но Павел меня провожал… Маменька! Он читал мне стихи… Не знаю, что со мной произошло, но я не смогла удержаться. И поцеловалась с ним, три раза…
– Ты целовалась с Павлом? – переспросила Матильда. – Три раза?
– Да! – Дашенька принялась истерично стучать кулачками по дивану.
– С сыном аптекаря?
– Да!
– А что ещё было? После поцелуев?
– Ничего, маменька…
Минуту Матильда находилась в замешательстве. Неожиданно в голове у неё прояснилось, всё встало на свои места. Она улыбнулась, и стала гладить дочь по голове.
– Всё будет хорошо, Дашенька. Успокойся…
– Как же хорошо, маменька? Такой ведь стыд…
– Всё будет хорошо…
И Матильда поняла, что дочь повзрослела, и ей самой давно уже следовало рассказать Дашеньке о том, откуда берутся дети…
(об авторе не знаю ничего, кроме псевдонима: Литера-эн)
Сообщение: 3174
Настроение: лучше всех
Зарегистрирован: 08.09.13
Откуда: Россия, Гатчина Ленинградской обл.
Репутация:
4
Отправлено: 11.04.19 10:13. Заголовок: ВАСИЛИЙ ТЁРКИН И НЕМ..
ВАСИЛИЙ ТЁРКИН И НЕМЦЫ.
Дед и внук. Михаил Кугач.
– Не хочу гречку, дед!
– Надо, брат.
– Не люблю-у! – дошкольник Ванька сморщил капризную мордашку.
В окно дышит сливами поздний август, где-то тарахтит трактор, прозрачный воздух пахнет дымком и жирной воронежской пашней. Лето в деревне почти закончилось, а разом с ним почти закончилось и детство – скоро в первый класс.
Дед набулькал из баклажки молока, поставил кружку перед внуком:
– Ты вот что, прихлебывай, а я тебе пока кое-что расскажу. Значит так, послали как-то Тёркина в разведку…Скрытый текст
– Опять в разведку? Ты уже говорил про разведку!
– Это про другую разведку. Вот послушай: собрался, значит, Тёркин, идет себе, идет…
В кармане дедовых штанов задрожал мобильник.
– Сейчас, обожди-ка, тетя Лена твоя звонит.
Дед заткнул свободное ухо и зашумел в трубку:
– Да! Подъезжаешь? Ну, давай. Ждем. Завтракаем, – и сунул телефон обратно.
– Тетя Лена уже на ближних подступах, а ты всё с кашей!
У парнишки намокли глаза:
– Уже?
– Уже.
В прошлом году, когда у Вани не стало матери, его отец, разменявший пятый десяток, женился на молодой-красивой. Ваня звал ее тетей Леной. Дед тоже в шутку звал свою новую длинноногую невестку тетей Леной.
– Ну, ты дальше-то слушай: идет, значит, Тёркин, песенку насвистывает, а тут из-за куста – немцы! «Хальт! Хенде хох!» Сцапали, значит, нашего бойца и думают, как бы его покрепче проучить. Гадали, гадали, тут один и говорит: «Я есть придумать страшный пытка! Дафай этот рус отведем на кухня и заставим гречневый каша жрайт!» Другой обрадовался: «Дафай! Только надо положить побольше масло, чтобы рус совсем испугальса!»
Внук работает ложкой, не моргнет. Дед с трудом прячет смех в бороду и продолжает:
– Вот. Привели, значит, они Василия Тёркина на свою фашистскую кухню, набузовали ему ведро каши, вручили воттакущую ложку и заставили лопать. Ну, наш-то бывалый, и не такие ужасы видал, ест. Ест он себе, ест, полведра уж отъел, больше не может, но знает: надо лопать, иначе врагов не одолеть. А тут немцы возьми и зачем-то отвернись! Тёркин – хвать ведро и остатки себе за пазуху высыпал. Всё, говорит, капут вашей гречке, съел! – и салфеткой, главное, утирается. Немцы переглянулись, удивились, меж собой лопочут: «У нас еще, – говорят, – ни один рус эта пытка не вынес, а ты вынес!? Тебя за это надо расстреляйт!» И повели Тёркина расстреливать. Привели в лесок, поставили спиной к березе, автоматы на него нацелили…
За окном квакнула сигнализация, скрипнула калитка, Шарик громыхнул своей цепью и трусливо тявкнул. В дверном проеме обозначилась темная, высокая Ванина мачеха.
– Доброе. Мы тут кашу мучаем. С нами завтракать? – дед подтянул к столу табуретку для своей новой родственницы.
– Что? – вынула наушник Лена. – Нет. Собирайте ребенка, я пока здесь… – она примостилась на тумбочку. – Здесь пока… подожду.
Гостья провела пальцем по экрану мобильника, и ее лицо позеленело.
Августовский ветерок донес откуда-то коровье мычание, заколыхал на окошке тюль.
– Дед, – прошептал ребенок, озираясь, – дед, я не хочу уезжать, – его широкие глазенки заблестели.
«Дед, – прошептал мальчик, – я не хочу в город…» – и его глазенки заблестели
– Знаю, – вздохнул дед. – Знаю. Но ведь мы же договорились не реветь? Закончишь первый класс и опять приедешь. А Мурка тебе пока котенка принесет. И на рыбалку опять ходить будем, и на пасеку, в лес…
– Черного?
– Чего?
– Котенка черного? – захлюпал внук. – С белыми лапками? С белым га… галстучко-ом?
– Тише, что ты! Конечно, с галстучком! – дед покосился на зеленолицую невестку. – Ты лучше послушай, что дальше-то было: вот приводят немцы нашего Тёркина на расстрел, прицелились, а он им и говорит: «Гляньте-ка, фашисты, какие арбузы в этом году уродились на сосне!» – и пальцем вверх тычет. Враги головы-то задрали, а Василию Тёркину того и надо! Он кашу из-за пазухи достает и в морды им швыряет. Наглухо залепил. А они-то не поймут: «Што такой?!» Ничего не видят, руками перед собой шарят. «Эй, Ганс, ты что-нибудь фидишь?» – «Найн, Фриц, нишего не фижу. А ты?» – «И я нихьт!» Ходят они, о деревья лбами сослепу бьются, каски звенят. А Тёркин над ними хохочет! «Что, решили русского солдата кашей напугать!?» Дал им Тёркин пинка, автоматы поотбирал и пошел обратно к своим. Руки в брюки, идет-посвистывает, хохочет…
– Мы уже всё обсудили, Пал Иваныч, точка. Николай ваш запретил мне с вами на эту тему…
– Ага, – вздохнул дед, – запретил.
Помолчал, рассматривая стол.
– Как там его скупка чермета? Как бизнес вообще?
– Нормально всё, работает.
– Вот и я про то, – буркнул дед. – Работает. Ваня там будет целыми днями один? А у меня бы здесь рос под приглядом. У нас и воздух, и тишина, и приятели ему…
– Я ничего не решаю, – Лена убрала мобильник в сумочку. – Дело как бы не мое, но в городе хотя бы школа не колхозная. И вообще… У вас, – она обвела жилище чистыми глазами, – даже компа нет?
– Чего нет, того нет. Обходимся, – успокоил хозяин. – А что до школы, так меня именно в этой школе выучили. И Николая твоего тоже. И Ванечку я бы здесь выучил.
Дед встал, поглядел за окошко, где возле красной Лениной машины внук тискал лохматого беспородного Шарика, а тот отчаянно бил по траве хвостом.
– Выучил бы.
– А потом, что, в родной колхоз на трактор? – съязвила невестка.
– Хоть бы и так! – разозлился дед. – А, по-вашему, лучше пусть в городе телефонами торгует? Металлолом скупает, как папа?.. Трактором попрекают! А я всю жизнь на тракторе! Хлебом вас, кто, не мой, что ли, трактор кормит, а?
– Я хлеб не ем, – спокойно возразила невестка.
– Да я не про тебя, не сердись, дочка, – смягчился дед. – Сама рассуди: что парню в нынешнем городе делать? Ну, ладно, пока маленький, усадите за комп, чтоб не мешал. А вырастет? Если б, как раньше: там тебе и авиазавод, и экскаваторный, и шинный, и «Электросигнал» – знай живи-работай. И отдохнуть тебе: что парки, что театры, зелень, пляжи… Когда четверть века тому наш Николай в город перебирался, мы же с матерью радовались! Когда он на инженера выучился, нам соседи завидовали! Мы же им гордились: в лучшем городе, такой нужный человек: всё у нас на первом месте, по-людски! – дед просиял. – А теперь что?
– Что?
– Что! – скривился дед. – По ящику вон сказали, что наш город опять на первом месте: единственный, говорят, в Европе «миллионник», в котором нет трамвая. Был, а теперь нет. В войну, как только немца прогнали, – был! А теперь нет! И больше никогда не будет! И трамвая внук не увидит! Что же там за малина?
Деда понесло: «Миллион человек, а ничего не производят, даже впечатлений! Мусор только…»
Деда понесло:
– Миллион человек, ничего не производят, даже впечатлений! Мусор только… Одни барыжат, другие штаны просиживают, бумагу пачкают. Солнца не видят, лишь бы урвать, лишь бы раз в год в Турции бобов пожрать, в соленой воде пофоткаться. Вот для этого-то, думаю, Бог людей создавал? Мне если случится в город, я потом хвораю. Насмотрюсь там… Грязь, вонь, гул. Ходят все потухшие, ждут пятницы, нализаться-забыться. Мертвый муравейник. Сами себя там задушили, по кругу зеленые ползаете, не заметили, как умерли.
– Зачем вы меня оскорбляете? – обиделась Лена.
– Да не в этом дело, – выдохнул дед. – Я не про тебя, я про Ваньку. Тебе Ванька не родной, своих не хочешь, душа не болит. А мне каково? Бывает, в ясную пору с моего крыльца мегаполис ваш на горизонте, рукой подать. Вот гляжу: тянется эта серая полоса от сих до сих, насколько глаз берет. Если ветер оттуда, то будто бы дух с помойки. Там, думаю, хлопчик мой сидит, в этаком смраде, один сидит, ненужный. Сидит, за компьютером тупеет или на секции дрыгается – жизни не видит. Оставили б его мне, а? Я бы его живым человеком воспитал, живым.
– А у вас – жизнь?! – ухмыльнулась невестка.
Дверь распахнулась, ничего перед собой не замечая, влетел Ванюха с горящими глазами:
– Дед! Димка с Вовкой идут рыбачить! Уже червей нарыли! Можно мне… – он запнулся, огляделся, вспомнил, что его забирают, и погас.
– Нельзя, – отрезала тетя Лена и поднялась. – И так засиделись. Мне к двенадцати на эпиляцию. Хватай свои шмотки, едем.
Ваня поглядел на деда, тот пожал плечами, указал внуку на его собранный тугой рюкзачок…
…А у крыльца всё кипело: двое Ванькиных ровесников заглядывали в красную машину. Один утверждал:
– Под триста выжмет!
Другой совал ему в нос кулак и нисколько не сомневался:
– Не выжмет.
Вот-вот должна была случиться драка, но некстати квакнула сигнализация, машина сверкнула фарами, и всё прекратилось, не начавшись. Пацаны подобрали с земли свои удочки и уставились на Ванюху:
– Уезжаешь?
– Ага. На будущее лето опять приеду.
– Давай, Ванек, будем ждать.
Ванька перепрощался со всеми, тетя Лена усадила его на заднее сиденье, приказала пристегнуться, захлопнула дверь. Потом повернулась к деду:
– Николай сказал не говорить, а я скажу. На тот год Ваня не приедет. Николай купил дом в Германии, мы туда перебираемся. Он сам вам позвонит, а я ничего не говорила. Ок?
– Ок, – машинально повторил оторопевший дед.
«Ваня больше в деревню не приедет. Николай купил дом в Германии, мы туда перебираемся»
Хлопнула дверца, машина бесшумно развернулась и запылила по-над оврагом. Дед сквозь набежавший туман смотрел вслед, красное пятно дрожало и плыло волнами. Сквозь затонированное стекло внука не разглядеть, но он наверняка машет деду рукой, он не может иначе…
Так и было: Ванька махал рукой деду, махал друзьям и лохматому беспородному Шарику, который высунул красный язык. Махал рукой жизни, откуда уносит его красное пятно; жизни, которая останется лишь в светлой памяти… Может быть, когда-нибудь потом, во сне, в чужом немецком воздухе померещится ему знакомое, родное, забытое: будто из далекого августа повеяло жирным воронежским черноземом, или это в утреннее окно потянуло с туманного сенокоса… Повеет чем-то, чему ни один немец в жизни своей не подберет названия; повеет издалека, из той поры, когда всё шло как у людей. У людей, которые пашут землю, рожают детей, дышат, любят, живут… грустят, поют, смеются, плачут, созидают, совершают великие открытия… Господи, было ли это?
Впрочем, не стоит о жизни. По мнению тети Лены, ребенку полагается смотреть мультики. Тетя Лена уговаривает ребенка не реветь, передает ему свой планшет:
– Там кнопочку зеленую видишь, «Ок»? Нажимай, будет мультик про человека-паука.
Ваня всхлипывает:
– А про Василия Тёркина будет?
– Василия Тёркина не существует.
– А человек-паук, что ли, существует?
– Нажимай «Ок» и не хнычь.
Но Ваня хнычет. Ему отчего-то кажется, что дед за этот «ок» не похвалил бы. И Василий Тёркин не похвалил бы. Одни враги бы только и обрадовались.
Машина выбежала на асфальт, и перед ней во весь горизонт протянулась бескрайняя серая громадина – город, где совсем недавно позвякивал в зелени трамвай и в парках пели соловьи. Город, который во время оно сотворил непобедимый Русский флот. Непокоренный город-боец, который, истерзанный, бил и гнал фрица; город, который не сломался, сдюжил, отстроил себя заново и стал еще краше. Веселый город тружеников и песенников, который выпускал в небо сверхзвуковые лайнеры. Город, где по кристально-голубым водам рукотворного моря проносились под Чернавским мостом быстроходные «Ракеты», а в заводях били фонтаны… Город, где ничего не осталось. Город, которому снится, что он всё еще жив…
Это ведь не они, а мы дрались район на район. Дети, читавшие Гайдара, Островского, смотревшие только советские мультики - других-то не было. Мы...
Хотя, я не дралась. Я была подсадной уткой. Чучелком. Охота такая есть - на резиновую утку. Ну хоть не на эмалированную.
Поводом для драки. Пригласил чужак на медляк - и драке быть. Просто потому что он из Космоса, а мы из Рощи. Районы, кварталы, жилые массивы...Сегодня бьют Космос. Завтра Космос бьёт Рощу. Вооружившись цепями и чаками. Нацепив кастеты. Ай, весело!
Девчонки не дрались. Мы ждали на пятаке замершей стройки. Да, тогда как-то странно разом застыли все строительные краны. Будто заморозили. Была жизнь. И скомандовал Бог - Стоп.
Хотя? Почему Бог? Почему не тот из-за левого плеча. С пятном на лбу.
И мы торчали на пятачке, сидели на бетонных плитах и ждали: кто кого? Как с товарищеского матча по футболу. И дождавшись целовались и лупили по гитарным струнам: "Мама - анархия! Папа - стакан портвейна". И разбегались, если в небо ввинчивался пронзительный вой милицейских сирен. Но он не всегда ввинчивался. Да, странное время, когда взрослым стало не до нас. Даже милиции. Хотя нет, иногда она кого-то забирала. И даже садила.
Вовку менты закрыли. Или Сашку...хотя нет. Наши мальчишки именовались Гарриками, Джонами,Бобами...Это было эхо рок-н-ролла. Нам казалось это мужественно.
И романтично.
И сигарета по кругу - романтично. И спирт "Рояль" с одним беляшом - закуска дамам- на пятерых. И качающееся ноябрьское небо - романтичным.
- Народ, гуляем Гара вчера "Союзпечать" вскрыл
- А что там брать-то?
- Журнал "Огонек"
- Га-га-га...
Гару посадят через год - за сорванную шапку...
Да, время великого смешения. Время, когда дети стремительно нищающей интеллигенции, растерянной, испугавшейся, бились в этих чумовых драках бок о бок с дворовой шпаной, у которой "нет будущего" - так говорили мамы. Но, боже мой, как они ошибались. Будущего тогда не было у нас. А они, как тополя сквозь асфальт, пробивая головой небо, законы человеческие...
Эти крутые плечи в костюмах "Адидас" и дорогой коже. Эти колючие затылки и глаза
Как быстро перевернулся мир. Как быстро - они - без будущего- стали свысока смотреть на нас?
И усаживать в тачки девчонок, что еще пару лет назад знали - они совершенно бесперспективные.
- Это опасный человек! - тактично говорила мама.
Но кто тогда слушал мам?
Это же мы ввели в обиход "предки"
Что-то среднее между родителями и древними мамонтами. Ископаемые, что они понимали в современной жизни. Нас встречали в прихожей радостные позывные заштатного американского городка и виновато- потерянные глаза мамы.
-Иден уходит от Круза, - говорила мама, второй-третий-пятый раз заливая кипятком слитый до хрустальной прозрачности чай.
Мне было смешно. Только что "скорая" увезла гитариста Лёху в диких приступа ломки.
Леха - мальчик из семьи потомственных юристов. Красавчик Леха, в которого были влюблены половина девчонок из музыкального училища.
- Как дела?
- Хорошо.
Я не могла ей сказать про Лёху. Она бы не поняла слова "ломка".
И мне оставалось тихонько подвывать кассетнику "В комнате с белым потолком. С правом на надежду. В комнате с видом на огни...с верою в любовь"
Ребята, а вы помните это время, когда даже "ломка" казалась трагично-романтичной? Черная романтика 90-х, косяк в подъезде, мятая гильза "Беломора", уплывающее пространство... Андеграунд советского декаданса на обломках страны
"Давай вечером умрём весело"
И умирали весело. Пальцев не хватит посчитать... Мальчики-музыканты - рокеры- джазисты.
Кто в Чечне, кто по пьянке, кто от передоза, кто в драке с пробитой головой... И ложились на городские кладбища рядом с бывшей дворовой шпаной, сгинувшей в разборках. Как дрались рядом. Тогда в самом начале перемен. Так и легли. Одни под гранитные памятники во весь рост. Другие - под скромные обелиски и кресты. Дети, росшие на советских мультиках. Цыплята августа. Бандиты и не состоявшиеся музыканты. Музыка была больше не нужна рехнувшейся стране.
"Два кусочика колбаски у тебя лежали на столе..."
Ау, страна Шостаковича, Свиридова, Дунаевского! Страна Рождественского, Евтушенко, Ахмадулиной! Ау! Помаши ручкой твоим безмозглым детям. Это мы обрушили твою культуру.
Ребята, в текстах Оксимирона куда больше смысла, чем во всей попсе 90-х.
Да, обрушили. И весело катились к черту...
Челнок Юрка наварился в Польше. Юрка бросил музучилище и фортепиано...Он привёз в общагу коробку "Марсов", два ящика тошнотворного ликера и спирт. Общага гудела неделю.
А после скидывалась Юрке на новую партию товара. Он же наш. А своих мы не бросали.
Катились...Но казалось, что мы - летим. Никогда после уже не будет ощущения такой свободы. Все можно, модно и разрешено. Свобода свободного падения с ускорением 9,8 метров в секунду.
Мне интересно, почему остановились? Почему вдруг вцепилась в жизнь, уперлись и с парадоксальной силой вытянули себя, страну и детей?
И теперь с металлической правотой учим жизни их.
Три часа ночи. Три часа. И сын спит.
Да потому и остановились, что появились - они. И были родители. Одни успели дать нам воспитание. И силу. И отчаянную веру в будущее. Не светлое. Просто будущее. Которое надо заработать. Они успели научить нас жить. А выживать мы учились сами. Другие разом вывернули мир наизнанку, стирая крохотной ладошкой с души жирную копоть угара 90-х.
Мы выжили, потому что были они - родители и дети. Уже и еще беспомощные это они спасли нас, потому что нам надо было спасать их.
Так как я пережила это? Весело, сын. Весело. Но храни тебя Бог от такого веселья.
Да, сын, если я когда-нибудь скажу "Вот мы... поколение...а вы..."
Сообщение: 3930
Настроение: лучше всех
Зарегистрирован: 08.09.13
Откуда: Россия, Гатчина Ленинградской обл.
Репутация:
4
Отправлено: 09.11.20 10:09. Заголовок: По мелочам можно бы ..
По мелочам можно бы поспорить, но не хочется. Потому, что в главном - верно: сработал инстинкт выживания. Ну не выжить в состоянии падения. Как каждой отдельной особи не хочется на кладбище, так не захотелось и обществу.
Ситуация не нова, периодически повторяется. Слом жизни у нас никак не реже, чем раз в столетие. Очень мне нравится вот эта иллюстрация к "Юности честному зерцалу": те, кто вкушает свободу - летят в тартарары с пойлом, картами, табаком, девками... А юные петровцы - на прочном пьедестале. (Наташа и Ванюша Ртищевы?)
И какая хорошая мысль о выживании благодаря фундаменту, заложенному "нелепыми и беспомощными" родителями! Слишком хорошо знакомо: сама я для сына "нелепая и беспомощная"... только не тогда, когда говорит обо мне с другими. Его приятели с его слов подозревают, что я - чуть не нобелевский лауреат. Нужен фундамент, ох, как нужен!
И какая хорошая мысль о выживании благодаря фундаменту, заложенному "нелепыми и беспомощными" родителями! Слишком хорошо знакомо: сама я для сына "нелепая и беспомощная"... только не тогда, когда говорит обо мне с другими. Его приятели с его слов подозревают, что я - чуть не нобелевский лауреат. Нужен фундамент, ох, как нужен!
Нуу, нам, выросшим детям, хочется чувствовать себя опорой для пожилых родителей) Поэтому приосаниваемся дома иногда, что есть то есть) Но при посторонних - ни-ни.
А фундамент необходим. Были годы, когда свято на него надеялась, были и периоды разочарования. Но "земную жизнь пройдя до половины" начали мы с ровесниками подсчет первых итогов. Кто имел фундамент - у того по-разному сложилось: жизнь иногда подкидывает непростые ситуации. Но у тех, кто НЕ имел - неизменно плохо.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 29
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума