Решил вернуться к этой повести. Пароль от ника забыл, но это всё же я)

-Так значит, вы довольны судьбой, Рауль?
-Этим я обязан женщине по имени леди Винтер.
Двое французов прогуливались по узкой улочке города Лилль. Один них, годами постарше, носил шляпу, украшенную орлиным пером, весьма подходившую чертам его лица, в которых, несмотря на запылившуюся в дальней дороге темную бороду, оставалось что-то юношески-задорное. Длинная шпага на ходу задевала растрепанные голенища сапог из желтой кожи, тонко очерченный орлиный нос придавал приезжему воинственное выражение. Его молодой спутник производил впечатление куда более мягкого человека.
-В самом деле, Рауль? Я полагал, что вашим счастьем мы обязаны исключительно мисс Грефтон, - шутливо заметил гасконец.
-А жизнью я обязан той, о которой говорю. Это произошло, когда я лежал в моей палатке после битвы при Джиджелли. Тело мое истекало кровью из-за восьми арабских пуль, но что значат страдания плоти по сравнению с терзаниями души? Мне не удалось найти смерть в сражении; сначала я хотел сорвать свои повязки, но потом мне пришла в голову мысль, что вернее и быстрее меня убило бы падение с кровати. В том состоянии, в котором я тогда находился, этого было бы достаточно, чтобы погасить слабый огонек моей жизни.
И вот в ту минуту, когда я уже решился, я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Я был не один в моей палатке. Я увидел силуэт женщины, которая показалась мне видением, порожденным африканской жарой. Я услышал ее голос, равнодушный и даже жестокий:
-Самый простой способ вот так покончить счеты с жизнью. Бух-хлоп с кровати, и ваша душа летит на небеса, в то время как ваши друзья озабочены похоронами вашего трупа. Впрочем, не уверена, что вы попадете в рай – церковь утверждает, что самоубийц там не привечают.
В это время до моих ушей донеслось что-то вроде подавленного вздоха и будто бы шум падающего тела, но я счел эти звуки галлюцинациями.
-Я не ищу райского блаженства, - ответил я. – Что до моих друзей – они будут вынуждены примириться с потерей, потому что вся жизнь представляет собой цепь из потерь и разочарований.
-Может быть. Наверное, и ваш отец, который ждет вашего возвращения в поместье Бражелон, когда получит известие о вашей смерти, махнет рукой и скажет: “Этого следовало ожидать, ведь жизнь сплошная цепь потерь и разочарований, вчера корова из замкового стада потеряла молоко, а сегодня единственный сын погиб, и наверняка эти беды не последние”.
Напоминание об отце было кинжалом, вонзившимся в мое сердце, я понял, сколько горя я могу причинить ему своим роковым поступком.
-Что же мне остается? – вопросил я. - Я потерял ту, что составляла любовь всей моей жизнью, и эта потеря лишает меня всякой надежды на счастье; впереди лишь медленное угасание, которому я предпочитаю быстрый исход.
-Вы уверены, что мечты о счастье единственное, ради чего стоит хранить жизнь? Разве нет нигде сердца, для которого, быть может, послужит утешением то обстоятельство, что вы все еще живы?
-Вы правы, - смирился я, орошая слезами подушку. –Я даже не могу оборвать нить своей жизни, без того чтобы причинить горе ближним, хотя мне причиняет горе продолжение жизни. О, сколь тяжела моя судьба!
-Говорят, некогда один мудрец сказал: Пройдут любые раны. Вы еще слишком молоды, Рауль. Откуда вам знать, что будет с вами завтра, через день, через неделю, через год? Быть может, страдания души, которые доводят вас до отчаяния, когда-нибудь покажутся вам незначительной мелочью.
Теперь я мог лучше разглядеть эту даму. Она была в скромном наряде, приличествующем женщине, вынужденной совершить дальнее путешествие. Голос ее, поначалу ледяной и пугающе резкий, теперь звучал мягко, словно речь священника или монахини. Мы говорили еще некоторое время, потом она отвлеклась от моей персоны, чтобы обратиться к той, чей вздох и обморок я вначале принял за порождение расстроенного воображения:
-Теперь, Мэри, я могу поручить его вам, - сказала она по-английски, - потому что он достаточно подготовлен, чтобы услышать вас.
Что прибавить к этому? Последующие недели Мэри Грефтон была для меня ангелом милосердия, пока наконец я не окреп достаточно, чтобы подняться на ноги и вернуться к моим обязанностям воина. К тому времени его светлость герцог Бофор счел за благо оставить бухту Константина, а корабли месье Дюкена были весьма полезны ему в этом мероприятии. Леди Винтер в последний раз оказала нам с Мэри неоценимую услугу, на этот раз советом, высказанным в свойственной ей резковатой манере:
-Вы сошли с ума, если желаете плыть на родину на корабле “Люн”, - сказала она. – Этот корабль стар, он скрипит на ветру, а на него хотят посадить на восемьсот человек больше, чем следует. Мне удалось отговорить от посадки на это судно двадцать два человека, но остальные семьсот семьдесят восемь солдат не видят смысла прислушиваться к словам смиренной паломницы, и здесь я бессильна. А между тем, эта посудина обречена, если ей случится встретить малейшее препятствие.
В дальнейшем предвидение леди Винтер полностью сбылось. Эта женщина оказалось практичнее опытных генералов и адмиралов, ни один из которых не усомнился в способности корабля “Люн” доставить доверенные ему жизни до места назначения. Мы же с Мэри избегли этой судьбы, и счастливо прибыли во Францию на другом корабле.
-А ваш отец, остался ли он доволен вашим выбором?
-О, вы должно быть знаете, что вскоре после событий Фронды жизнь моего отца была омрачена событием, весьма прискорбно характеризующим наш развращенный век. Некая авантюристка, называющая себя Анна де Бейль, вдруг заявила о каких-то правах, которыми она будто бы обладала на поместье Ла Фер, родовую собственность моего отца. Граф де ла Фер, мой отец, всегда обладавший удивительным благородством души, не пожелал вести тяжбу с женщиной; бросив к ногам этой хищницы то, на что она претендовала, он сосредоточил всю свою жизнь в поместье Бражелон. Так вот, когда он узнал, что я желаю связать свою жизнь с мисс Грефтон…
-Постойте, Рауль. Вы когда-нибудь видели ее, эту Анну де Бейль?
-Нет, никогда… Провидению угодно, чтобы на свете существовали такие благородные женщины, как Мэри Грефтон и леди Винтер, и такие презренные создания, как Анна де Бейль… Право, я не решаюсь окончательно отнести к последнему разряду несчастную Луизу де Лавальер. Бог ей судья… Так вот, это событие, к несчастью, омрачило дух моего отца. Он стал суров и требователен. Если раньше он, бывало, трогательно заботился о том, чтобы заказать лошадь к моему пробуждению, давал мне советы, как лучше затянуть подпругу – за годы жизни с ним я получил десятки таких знаков его внимания – то после истории с Анной де Бейль он, должно быть, счел необходимым постоянно напоминать мне о том, что жизнь всегда может обернуться дурной стороной. Например, после трагичных для меня событий, связанных с королем, я, однажды, забывшись, заговорил с ним о красоте заката. Он охладил мои восторги, напомнив мне о скоротечности дружбы и тленности всего существующего.
После возвращения из Джиджелли, мы с Мэри предстали перед ним рука об руку, замирая в ожидании его решения; граф выслушал нас с непроницаемым лицом, так что Мэри, кажется, стало не по себе от его задумчивого взгляда. Она опустила головку, так что темные локоны на мгновение скрыли ее прелестные черты. Отец тут же смягчился – словно луч солнца проглянул из-за туч:
-Что же, сын мой, - сказал он, - я рад, что вы наконец встретили достойную вас женщину. Пусть же, в то время как одни проливают кровь за величие Франции, другие обретут свое тихое счастье.
Окрыленный этим благословением, я поспешил повести Мэри к алтарю. К сожалению, отец не почтил своим присутствием наш свадебный пир – граф спешно оставил имение Бражелон, и вскоре мы узнали о его решении вернуться на службу в качестве королевского мушкетера.
-О, это был благословенный день роты черных мушкетеров! – сказал д’Артаньян. – Ибо ваш отец стал ее лучшим украшением.
В памяти гасконца как живая стояла недавняя сцена, в которой ему довелось участвовать в Париже: седой человек в костюме мушкетера, годы которого не помешали ему сохранить бравую осанку и военную выправку, сидел за столом одного из лучших трактиров столицы, потрясая кружкой, полной вина, так что драгоценная влага расплескивалась до дубовой столешнице:
-Так выпьем же, господа, за всех славных рыцарей былых времен, начиная с Роланда и кончая герцогом де Бофором…
-Господин… я бы хотел предложить вашему вниманию счет за вино… - попытался обратить на себя внимание трактирщик.
-Мерзавец! Я тебе уши отрежу! – закричал Атос, вскочив из-за стола. К счастью, равновесие подвело закаленного в боях ветерана; пытаясь выхватить шпагу, он покачнулся и рухнул на пол.
-Вот, господа, - сказал д’Артаньян, обращаясь к четверке молодых мушкетеров, которые сидели в ряд на скамейке, во все глаза глядя на происходящее, - таковы последствия безудержного пьянства. Пусть же это печальное зрелище послужит вам уроком. А теперь, отнесите господина Атоса в его квартиру.
…-Да, Рауль, Я постоянно ставлю вашего отца в пример всем мушкетерам, - продолжал д’Артаньян. –Впрочем, мы уже дошли до нашей гостиницы.
Помянутое д’Артаньяном заведение примыкало к стене города Лилль. Отсюда была хорошо видна Тамплемарская обитель.
***
Во дворе монастыря юные воспитанницы продолжали радостно опустошать стол с заморскими фруктами, в то время как дама де Бейль неподвижно сидела с письмом в руке. Одна из девочек, пренебрегая авокадо и мангустинами, повернула голову в сторону учительницы. Взгляд ее был серьезен и задумчив.
Вечером того же дня маленькая послушница вошла, почтительно склонив голову, в келью графини.
Вечером того же дня маленькая послушница вошла, почтительно склонив голову, в келью графини. Следует рассказать, что дама де Бейль завела в Тамплемарской обители такой обычай: время от времени она принимала у себя ту или иную ученицу, расспрашивая о том, легко ли даются новые знания. С каждой графиня была неизменно ласкова, и нужен был проницательный наблюдатель, чтобы заметить, что Флёр она приглашает в несколько раз чаще остальных.
Едва закрыв за собой дверь, девочка бросилась на шею наставнице:
-Бабушка, как я рада так скоро снова быть здесь, у тебя!
-И я тоже рада, мой ангел. Понравилась тебе моя сказка о далеких островах в океане?
-Конечно, бабушка!
Флёр недаром была приятно удивлена тем, как мало времени прошло с прежней встречи. В прошлый раз графиня позвала ее, чтобы тайком угостить заморскими плодами, дабы для Флёр не было соблазна толкаться в общей свалке у накрытых столов; благодаря этой предусмотрительности, Флёр без труда сохраняла примерное благонравие даже там, где все прочие поддались ажиотажу. Однако сейчас ей предстояло услышать дурную весть:
-Ангел мой, мы не увидимся ближайшие несколько дней. Так уж сложились обстоятельства, что я должна на время уехать из Тамплемара, потому что у меня появились срочные дела.
Флёр тяжело вздохнула, но тут же сказала с преувеличенной твердостью:
-Я буду ждать твоего возвращения, бабушка. Возвращайся скорей!
Это был не первый в жизни Флёр случай, когда бабушка предоставляла ей прожить некоторое время хотя и в подчинении монастырским правилам, но зато свободной от незримой опеки старшей родственницы – в конце концов, графиня понимала, что не следует делать из внучки что-то вроде комнатного растения.
Наутро скромная, непритязательного вида карета, запряженная парой лошадей, остановилась возле обители. Монастырские ворота отворились, и госпожа учительница, одетая в дорожное платье торопливой походкой приблизилась к экипажу. Занавески на окнах не давали разглядеть, кто находится внутри, так что женщина остановилась на некотором расстоянии; тогда створка плавным движением раскрылась, и дама де Бейль могла увидеть графа де Рошфор, который с аристократической непринужденностью приветствовал ее. Рядом с Рошфором сидел человек, чей облик неуловимо напоминал о чем-то связанном с морем. То был матрос Луи Лурье, он же пиратский капитан Луи Призрак – еще один старый друг леди Винтер. Накануне вечером и тот, и другой получил свою весточку, и оба откликнулись на призыв.
Оба джентльмена с годами научились соблюдать между собой безупречно-вежливый нейтралитет. Каждый имел основания считать себя мужем леди.
Ибо плоть Анны де Бейль оставалась молодой, и время от времени она позволяла себе провести несколько дней не так, как ожидают от полу-монахини и добродетельной наставницы. Эта была та часть жизни графини, которая оставалась неизвестной Флёр.
Когда карета тронулась, графиня передала своим друзьям содержание записки Мадлен.
-Я еду туда, чтобы вправить ей мозги! – заявила она. – Вольно ей там без моего пригляда.
-Вот что я тебе скажу, Кларисса, - ответил капитан Луи, называя даму де Бейль старым, понятным только им двоим прозвищем. – Я знаю, что ты настоящий адмирал. Горе тому салаге, который навлечет на себя твой гнев. А только я и твою сноху знаю – она тот еще кремешок. Не удастся тебе ей командовать.
Ответом ему был только тяжелый вздох леди. Карета продолжала катиться по дороге, удаляясь все дальше от Тамплемара.
***
-Матушка настоятельница, дайте распоряжение, чтобы подготовили к дальней дороге воспитанницу Флорину. Она покидает монастырь.
-Ваше преосвященство, это очень необычно.
-Пути церкви неисповедимы. Орден берет на себя дальнейшую заботу о душе этого ребенка.
-Я не хотела сказать, что ставлю по сомнение ваши распоряжения. Потребуется время, чтобы подготовить вещи, которые могут понадобиться девочке…
Изящная рука епископа благословляющим жестом оборвала речь настоятельницы; дав понять, что не желает вдаваться в эти подробности, Арамис присел на скамейку, тянувшуюся вдоль стены под окном и, казалось, погрузился в какие-то размышления. Из этого состояния его вывел шум разговора в монастырском дворе.
-Матушка, я не могу никуда уехать. – Флёр говорила с равнодушным спокойствием, без тени вызова. Ее слова показались монахине невероятными, потому что воспитанница Флорина всегда отличалась кротким и тихим нравом, и можно было ожидать, что она безропотно подчинится воле старших.
Затруднение благочестивых сестер было тем более велико, что, благодаря влиянию дамы де Бейль, розга совершенно вышла из употребления в Тамплемарской обители. Одна из монахинь, пожилая и толстая, хотела взять Флёр за руку. По-
прежнему ни обнаруживая ни тени волнения, девочка мягким движением отстранилась, так что воспитательница чуть не потеряла равновесие.
Это уже переходило все границы. Аббатиса нахмурила брови:
-Итак, - ледяным и властным голосом сказала она, - эта девочка намерена отплатить мятежом и неблагодарностью за то, что Тамплемарская обитель приютила ее. Сестра Юфимия…
Но ей не суждено было договорить: герцог д'Аламеда, бесшумной походкой появившись во дворе, склонился над девочкой, одновременно властным движением удерживая монахинь на расстоянии, и сказал ей так, что могла услышать только Флёр:
-Дитя моё, я знаю, почему ты хочешь остаться. Но обстоятельства переменились. Я друг твоей бабушки.
Арамис попал в цель. Девочка сразу исполнилась безграничного доверия. Флёр знала, что бабушка держит в тайне связывающее их родство, и не догадывалась, что внешнее сходство само по себе выдает его проницательному человеку.
Если для леди Винтер Флёр была маленьким божеством, то и сама она, в свою очередь, была для внучки божеством великим, кумиром, с которым не мог сравниться никто из живущих. Окружая девочку своей властной и мягкой заботой, графиня волей-неволей сосредоточила на своей особе все ее помыслы. Флёр видела почтение, с которым другие люди относятся к даме де Бейль, и воспринимала это как должное. Она знала, что бабушки других детей обычно бывают старые, сгорбленные, покрытые морщинами, часто ворчливы и сварливы, в то время как ее бабушка поражает утонченной красотой и мелодичностью речей – и находила это естественным. Если представлялась возможность, Флёр охотно брала на себя обязанности горничных, прислуживая бабушке с полным сознанием важности своих действий. В такие минуты графиня испытывала неизъяснимое блаженство.
В остальном же покорность Флёр беспокоила Миледи, потому что она хотела видеть внучку более инициативной и самостоятельной. Впрочем, если не было распоряжений бабушки, как поступить, Флёр делала по своему разумению, ни у кого не спрашивая совета, как в тот раз, когда она ушла в лес без спроса. Это вселяло определенные надежды.
-Твоя бабушка поручила мне, чтобы я забрал тебя и доставил к ней. Сама она не может сейчас вернуться за тобой, потому что ее время дорого.
Покорно вложив ладошку в руку епископа, Флёр дала отвести себя и передать в руки двум слугам главы ордена, которые до сих пор в почтительном терпении дожидались его за воротами Тамплемарской обители.
-Помните, - вполголоса напутствовал их Арамис, - на всем протяжении пути ребёнок не должен испытать малейшего неудобства. Обращайтесь с ней так, будто это плененная особа королевской крови.
С этими словами епископ благословил отъезжавшую карету крестным знамением.