Сообщение: 2260
Настроение: лучше всех
Зарегистрирован: 08.09.13
Откуда: Россия, Гатчина Ленинградской обл.
Репутация:
3
Отправлено: 07.12.17 22:37. Заголовок: Романтизм
Романтичные мусульмане, евреи и инвалиды Квазимодо, Жанна д'Арк и бедная Лиза — что у них общего?
В эпоху романтизма в литературе становится чрезвычайно популярной тема Другого. Героями книг оказываются те, о ком раньше не писали — представители экзотических наций, люди с физическими отклонениями, приверженцы незнакомых религий.
Мария Елиферова рассказывает, почему в культуре того времени были востребованы такие необычные персонажи. Скрытый текст
В большинстве произведений романтиков присутствует герой, наделенный подчеркнутой инаковостью, который при этом вызывает читательское сочувствие — будь то Ревекка из «Айвенго» или Квазимодо из «Собора Парижской богоматери». Через два столетия в блогосфере будут ёрничать на тему «политкорректности». Этот поворот в литературе вполне естественно подготовлен предшествующими столетиями Великих географических открытий и Просвещения, которые проблематизировали унаследованную от античного мира европейскую идентичность. Есть, однако, у этого романтического дискурса инаковости одна особенность, которая обнаруживается при более пристальном взгляде. Романтический Другой, как правило, появляется на сцене для того, чтобы красиво умереть. Вальтер Скотт пожалел Ревекку, но многие другие авторы расправляются со своими героями весьма решительно.
Перечитывая «Последнего из могикан», резонно задаться вопросом: для чего Купер так показательно угробил в конце сына Чингачгука Ункаса и его возлюбленную европейку Кору? Попробуем проиграть альтернативный вариант. Что, если бы герои не умерли?
Очевидно, что в мире Фенимора Купера хэппи-энд для Ункаса и Коры невозможен, немыслим уже только по социальным условиям эпохи. Он был бы слишком скандален даже для Жорж Санд. Зато в качестве гибнущих Ромео и Джульетты герои смотрятся безупречно. Нельзя отвести Ункаса на брачное ложе с Корой, но можно уложить его вместе с ней на алтарь катарсиса, приятно пощекотав чувства читателя шекспировской аллюзией: надо же, и индеец способен быть Ромео.
И крестьянки любить умеют
В России моделью Другого служил крестьянин. Известная нам всем со школы «Бедная Лиза» Карамзина написана на заре романтического движения, в 1796 г. Сентиментализм — пролог к романтизму, нащупывающий его проблемы и идеи. Дело, конечно, не в том, что Карамзин впервые изобразил крестьянку, как нас пытались уверять советские учебники, — в XVIII в. на сцене шло множество водевилей из жизни влюбленных крестьян. Дело в том, что любовь крестьянки изображена в серьезном, возвышенном регистре. Водевиль предусматривал только свадьбу крестьянской парочки после серии неуклюжих шуток и прибауток. Крестьяне изображались извне, как забавные животные в зоопарке. Вводя Эраста, дворянина, Карамзин разрушает этот барьер, устанавливая отношения воображаемого равенства — между Эрастом, Лизой и читателем.
И все же только воображаемого. Лизе приходится погибнуть, хотя четырьмя годами ранее Карамзин просвещенно допускал даже возможность брака «прекрасной царевны» с придворным карликом (а браки дворян с крестьянками, хоть и крайне редко, но случались на самом деле). Пушкин в «Барышне-крестьянке» выворачивает романтический сюжет наизнанку: готовность Алексея Берестова переступить через социальные предрассудки парадоксально вознаграждается тем, что его любимая оказывается… не крестьянкой. То есть на самом деле — не Другой. За много лет до того Пушкин все же заставил героиню утопиться — в «Кавказском пленнике». Здесь необходимость ее смерти уже чисто романтическая: крещеные черкешенки и татарки были популярными невестами у русских дворян еще с допетровской эры, героиня гибнет лишь потому, что отвергнута. Вряд ли случайно то, что Лев Толстой, создавая свой вариант «Кавказского пленника», постромантический, сделал Дину малолетней — заведомо исключая любовную драму. Дина просто остается в своем мире, а Жилин — в своем.
Итак, принесение Другого в жертву может быть обусловлено его социальной несовместимостью с миром автора, как в случае с Ункасом, но это далеко не всегда так. Иногда изображаются персонажи, в реальном мире имевшие возможность интеграции в общество, к которому принадлежал автор, но авторы демонстративно губят их.
Еще более нарочитые формы романтическая кровожадность принимает у Гюго в «Соборе Парижской богоматери». По сюжету Эсмеральда оказывается не настоящей цыганкой — она дочь отшельницы. У ренессансного автора она, разумеется, с триумфом возвратилась бы к матери, с нее сняли бы обвинения в колдовстве, и Феб немедленно обвенчался бы с ней. В конце концов, именно так события развиваются в новелле Сервантеса с похожей героиней. Для Гюго это невозможно. За плечами у него опыт Просвещения, философия которого гласит, что этническая инаковость — продукт воспитания. Выросшая у цыган Эсмеральда — уже на самом деле цыганка, и в европейском городском обществе ей нет места. Примерно то же происходит с Гуинпленом в «Человеке, который смеется»: человек с внешностью циркового урода в высших эшелонах власти, будь он по происхождению хоть принцем, слишком скандальная возможность. В «Соборе Парижской богоматери» Другой удвоен: роль урода отдана Квазимодо, который обречен уже безальтернативно.
Обреченность Другого
Любопытно, что романтизм, полностью отдавая себе отчет в том, что инаковость может быть приобретенной, не делает различия между врожденной и приобретенной инаковостью: та и другая обречены; погибнут и Квазимодо, и Гуинплен. Более того, обреченность инаковости и становится ее единственным оправданием. Ведь Гуинплену не дано обрести нормальную жизнь и в обществе низов, где он вырос: его возлюбленная заболевает и умирает, а сам он бросается в море. Цепочка утопившихся персонажей тянется в двадцатый век, к Мартину Идену, ибо Джек Лондон, конечно же, старомодно примеряет на себя многие шаблоны романтизма. Мартин — тоже Другой, социально чуждый обществу, в которое он пытается войти: мужской и американский вариант Бедной Лизы. И здесь расправа над героем особенно примечательна, так как Мартин, без сомнения, автобиографичен, а успешность автора в жизни очевидна.
Таким образом, романтический литературный канон подразумевает негласный запрет на интеграцию Другого в общество, к которому принадлежит автор, порой более жесткий, чем в реальной социальной практике. Нормальной жизни для Другого не предусмотрено. Его функция — впечатлять необычностью и экзотикой, трогать читательские чувства и драматично умереть в финале. Претензия Другого на место в «нашем» мире вызвала бы дискомфорт и недоумение (как иллюстрирует доромантический сюжет «Простодушного» Вольтера, на этом и построенный). Инаковость допустима при условии, что она комфортна для нас.
Комфортные воины
Вероятно, эта модель отношения к Другому восходит к реальному историческому прецеденту — судьбе Жанны д'Арк. В ее истории поражают как чудовищность и демонстративность расправы над ней, так и поспешность ее реабилитации. Живая Жанна, которая неизбежно стала бы стареть, возможно, вышла бы замуж и обзавелась родственными связями, была столь же неудобна для своих сторонников, сколь и для противников. Для святой девы-воительницы мученическая смерть была логичным исходом жизненного сценария, который оставалось только дописать.
Жанна д'Арк являла собой почти идеальный прототип Другого — женщина, крестьянка (то есть для средневековой Европы, по сути, дикарка), простодушная, эмоциональная, наделенная чудесной иррациональной интуицией и притом трагически погибшая во цвете лет. Именно таким Другого пожелают видеть последующие поколения. Орлеанская Дева оказалась комфортной, в отличие от ее современницы Кристины Пизанской — образованной, рациональной, скептичной и прожившей долгую успешную жизнь. На роль выдающейся женщины Средневековья оказалась назначена первая; о второй забыли.
Хотя Жанна д'Арк стала литературным персонажем еще при жизни (кстати, в поэме Кристины Пизанской), настоящая мода на нее вспыхивает именно в эпоху романтизма — благодаря Роберту Саути и Фридриху Шиллеру, которые фактически создали парадигму ее восприятия как романтической героини. Поэма Саути — ровесница «Бедной Лизы». Поэт не доводит рассказ до казни Жанны, но сообщает о ней в пророчестве. У Шиллера же, вопреки историческим фактам, Жанна гибнет в бою — уже тяжело раненная, она встает и умирает со знаменем в руках. И как утопившийся Мартин Иден — реплика утопившегося Гуинплена, так и эхо смерти шиллеровской героини докатывается до начала XX в. — до «Хаджи-Мурата». Толстой — постромантик, или даже антиромантик — под конец жизни пишет текст, построенный по романтическому канону. Неважно, что Хаджи-Мурат — реальное лицо и с ним случилось примерно то же, что описано в повести. Отбор материала и угол зрения превращают текст в привычную читателю историю о комфортном Другом — экзотичном, пугающем, завораживающем и обреченном на эффектную смерть в кадре как условие катарсиса. В конце концов, черноглазые горцы уже сто лет как входили в базовый ассортимент романтических героев.
И вместе с тем «Хаджи-Мурат» — текст, если так можно выразиться, метаромантический. Комфорт и дискомфорт, создаваемые Другим, Толстой не просто осознает, но исследует и препарирует. Хаджи-Мурат крайне неудобен для общества николаевской России, когда он находится среди него, ждет ответа от бюрократии и вообще чего-то там хочет, и удобен, когда он убит при попытке к бегству. Тут можно даже всплакнуть, похвалить его героизм и отрубленную голову чмокнуть. В этой сцене Толстой обращает романтическую чувствительность в некрофильский гротеск, обнажая тошнотворность эстетизации смерти. И когда читатель наконец получает долгожданную сцену героической гибели а-ля Шиллер, безопасное романтическое любование ею со стороны невозможно — оно безнадежно испорчено воспоминанием о глумливом эпизоде и звучащим в ушах голосом Марьи Дмитриевны: «Живорезы!». Из объекта любования Хаджи-Мурат становится субъектом — это читатель вместе с ним ощущает, как его бьют по голове. Он больше не Другой, даже не «такой же, как мы» — он и есть мы. Потому что Другой и есть мы. Это предел возможного дискомфорта — и вместе с тем предельное открытие литературы.
Сообщение: 3696
Настроение: лучше всех
Зарегистрирован: 08.09.13
Откуда: Россия, Гатчина Ленинградской обл.
Репутация:
4
Отправлено: 22.03.20 23:41. Заголовок: Реми пишет: лучший ..
Реми пишет:
цитата:
лучший друг был шведом и блондином.
"Не по хорошу мил, а по милу хорош"!
Не, ну вот чего хорошего ждать от такой вот "рожи"? (Поисковик выдал эту картинку на запрос "Лондонские типы" - а костюм я слегка подфотошопала. Сущий ведь Мордя!)
Наверное, там всё проще: смуглому автору и его чёрно - каштановым соотечественникам категорически не нравилась типично - английская внешность. Описывая Мордаунта, Бернуин ограничивается кратким: "Настоящий англичанин".
Ну, внешность обоих Карлов, обоих Бэкингемов и Мэри Грефтон автора устраивала) И даже лорд Винтер, Фельтон, Парри и прочие эпизодники вроде нареканий не вызывали) Автор только в отношении Мордаунта отличился. Типичное закидывание героя-антагониста черной краской. От Винтера французы носы не воротят: "Фууу, англичанин", а от Мордаунта - всегда пожалуйста. :)
Наталья пишет:
цитата:
Или предположить, что миледь тоже была чахлой - бледной?
Бледной точно была, насчет чахлой - неизвестно. Хотя в каком-то эпизоде ее называют хрупкой. Но если в даме хрупкость и нежность по общим канонам приключенческого романа привлекательны, то в мужчине - наоборот.
Отправлено: 22.03.20 23:48. Заголовок: не кажется что Дюма ..
Мне кажется что Дюма просто делает классического злодея не морочаясь типажем. В исходнике была злодейка мама блондинка, сын похож на мать. Автору просто нужно родственное сходство. Блондинкой леди Дюма делает играя парадоксами -ангельская внешность и дьявольская душа.
Отправлено: 22.03.20 23:57. Заголовок: Реми пишет: не каж..
Реми пишет:
цитата:
не кажется что Дюма просто делает классического злодея не морочаясь типажем
Скорее всего так и есть. Просто типажи сами по себе берутся из тех же общественных предрассудков. Чтобы показать злодея, автор выбирает те черты, которые в его социуме принято считать отталкивающими. Положительный герой в романе плаща и шпаги, напротив, стереотипно красив по меркам эпохи автора. Со временем мода меняется, и читатели новых поколений начинают воспринимать книгу уже иначе. Кого бы сейчас назвали некрасивым? Портоса?
Отправлено: 23.03.20 00:06. Заголовок: Рике пишет: Кого бы..
Рике пишет:
цитата:
Кого бы сейчас назвали некрасивым? Портоса?
Нет. Они так и останутся красивыми. Поскольку их внешность абсолютно лишена индивидуальности. Там не может быть веснушек, родинки на щеке, острых лопаток. Ничего индивидуального. Герои романа плаща и шпаги стандартны. Как следствие они имеют правильные пропорции без отличительных признаков. Индивидуальных пристрастий и занятий, кстати, тоже не имеют. Кроме верховой езды и владения оружием они не имеют интересов и занятий. А правильные пропорции всегда эстетичны. Это скорее манекены, чем живые образы.
Отправлено: 23.03.20 00:18. Заголовок: Мария должна стряпат..
цитата:
Мария должна стряпать, я должен писать, да и у вас хватает работы на шесть или восемь часов ежедневно. Но граф де Бельваль «унаследовал от отца ренту в триста тысяч фунтов стерлингов»; к тому же, в отличие от обычных графов, он не занимается ни политикой, ни экспортом сахара, ни разведением голландских коров; он представляет собой, так сказать, чистый, стопроцентный эпический объект. Он красив и силен, этот «лучший фехтовальщик Франции». У него горы денег и благородное сердце — так пусть покажет, на что он способен.
* Попутно заметим, что данный персонаж из романа (неважно — мужского или женского пола), как правило, поразительно совершенен в том смысле, в каком совершенна, скажем, универсальная гипсовая модель носа или универсальный тростниковый манекен у портных. То есть он не только не наделен слишком крупным носом или выступающей лопаткой, но и его внутренний мир свободен от какого бы то ни было своеобразия и индивидуальных черт. Будь у него массивный нос, он был бы уже образом ростановским и относился бы к разряду поэзии. Будь он заядлым рыболовом или заикой, исследователем инфузорий, любителем фуксий или слабительного, он в мгновение ока оказался бы героем другого литературного жанра, далекого от того, который мы рассматриваем. Нашему же герою если и разрешается какое-либо увлечение, то лишь охота и верховая езда, составлявшие некогда рыцарские доблести.
Его лицо либо бледно, либо смугло, у него не бывает ни плеши, ни двойного подбородка, на лице его ни бородавок, ни щетины, ни пятен или складок, в крайнем случае оно «изборождено глубокими морщинами, свидетельствующими о перенесенных страданиях». Он обладает абсолютно идеальным и дистиллированным характером, он не буйный и не унылый, не пугливый и не флегматик, у него нет никаких слабостей и никаких пристрастий, но он ничем особенным и не блещет, разве что только мужеством, способностью жертвовать собой, любить, сражаться на рапирах и прочими эпическими добродетелями. Точно так же мадемуазель Клеан или любая другая мадемуазель — прекрасна, целомудренна, она ангел доброты и покорности, других качеств у нее нет.
Человек, наделенный индивидуальными чертами, есть прежде всего носитель этих черт и следовательно не может быть просто носителем действия. Скажем, необходимо, чтобы Цецилия была проколота бандитами, связана и заперта в горящем доме. В такой ситуации не имеет ровно никакого значения, что Цецилия, возможно, страдает малокровием, забывчива и во многих отношениях непрактична. Ее отчаянное положение невероятно усложнилось бы, обладай она подобными качествами. Припомните, ведь в следующей главе растворится дверь и Цецилия войдет в комнату, где совещаются ее убийцы. Чтобы решиться на подобное, человек должен обладать либо лошадиной натурой, либо никакой, — таково требование сюжета. Чем сложнее перипетии, тем примитивнее персонажи. Если ситуация должна быть захватывающей, не смеет быть захватывающей Цецилия. Сочетание того и другого породило бы нечто жуткое, вроде как у Достоевского или у Стендаля.
Отправлено: 23.03.20 00:20. Заголовок: Иначе обстоит дело с..
цитата:
Иначе обстоит дело со злодеями. У злодея уже на лбу написана его низменная сущность. Он худ, у него восковой цвет лица, взгляд пронзительный и ледяной, нос ястребиный; зачастую злодей уродлив; голос у него неприятный. Женщина-злодейка — это брюнетка ослепительной красоты, обладающая необыкновенно жгучим взглядом. Плохие люди безоговорочно плохи. Похотливость, жадность, лживость и жестокость соединились для того, чтобы получился дьявол в человеческом обличии. Злодей не знает иных увлечений, кроме злодейских, и ничем иным кроме зла он не занимается. Средства для достижения целей у него неограниченные и самые колдовские. К его услугам потайные двери, подземные ходы, парашюты, яды, составители подложных писем, «свои люди» в полиции и профессиональные убийцы. Он может прикончить вас отравленной булавкой. Он способен выступать в любом подобии. Знайте, что вы никогда не можете быть уверены, с кем имеете дело. Такое исчадие ада может представиться даже вашей собственной женой, и вы этого не заметите. Точно так же злой колдун может обернуться диким кабаном или черной собакой. Я полагаю, что все эти превращения каким-то образом связаны с язычеством, магией и шаманством.
Герои романа плаща и шпаги стандартны. Как следствие они имеют правильные пропорции без отличительных признаков. Индивидуальных пристрастий и занятий, кстати, тоже не имеют. Кроме верховой езды и владения оружием они не имеют интересов и занятий. А правильные пропорции всегда эстетичны. Это скорее манекены, чем живые образы.
Простите? Даже маленький ребенок не перепутает одного мушкетера с другим! Что внешность у них совершенно разного типа (Атос - холодная красота, Арамис - чувственно-утонченная, Портос увесистый и уж никак не "типичный бледный аристократ", у д'Артаньяна специфическая южная внешность, чувственная, но не утонченная). Что увлечения: шпага на первом месте только у д'Артаньяна, и то не в "идеальном", а в утрированном варианте с его любовью искать конфликт со всем, что движется. Первая ассоциация с Арамисом в любом случае стихи-диссертации-герцогини, и так далее. По темпераменту - да их приводят в пример в научно-популярных книжках по психологии, объясняя, кто такие холерик (д'Артаньян), флегматик (Атос), меланхолик (Арамис) и сангвиник (Портос) соответственно! Имена стали нарицательными, тонны узнаваемых пародий, именно потому, что сами персонажи узнаваемы за километр! "Средней температурой по больнице" временами бывает Атос, но именно на контрасте со всеми остальными это тоже выглядит индивидуальной особенностью, чем-то вроде "дядя книжек начитался".
Полностью согласна! Именно благодаря их "острой характерности" о великолепной четвёрке написано столько продолжений - пародий - фанфиков. (мне и самой писать о них несложно и весело: там надо только задать ситуацию - и наслаждаться, наблюдая, как они выпутываются САМИ. Точно знаешь не только, кто и что сделает, но даже кто и что скажет!)
Но "стандартны" здесь не характеры, а именно внешность. Атос выглядит так, как только и должен выглядеть романный аристократ - безупречно. То есть так, чтобы глазу невозможно было зацепиться хоть за что - нибудь, отклоняющееся от канона. Ну не может быть у нео ни плеши, ни глаз - щелочек, ни, боже упаси, пуза!
Арамис - типаж утончённого домашнего мальчика, у которого, однако, пробудились гены предков - воинов. Он чувствителен к красоте, искусству, поэзии, а для окружающих это - чудачество, простительное, поскольку безобидное. Послушник Алан у Конан - Дойля - тот же Арамис в другой эпохе.
Д*Артаньян... "Дорогу, дорогу гасконцам! Мы жаркого юга сыны. Мы все под полуденным солнцем И с солнцем в крови рождены!"
Драться со всем, что движется - это тоже штамп в изображении дворянчика, не владеющего ничем, кроме собственной шпаги. А внешность - конечно, типично - гасконская.
А Портос - это же Малютка Джон, Джон из Хордла... Добродушный великан, надёжная опора лидера, но сам - не лидер. Потому, что без амбиций.
И вот, таким абсолютным "архетипам" Дюма добавил индивидуальности. Собственных биографий, характеров. И сделал это виртуозно! Но в основе всё равно - архетипы.
Отправлено: 23.03.20 10:51. Заголовок: Наталья пишет: И во..
Наталья пишет:
цитата:
И вот, таким абсолютным "архетипам" Дюма добавил индивидуальности. Собственных биографий, характеров. И сделал это виртуозно! Но в основе всё равно - архетипы.
Вспомните как художник Цветик в сказке "Незнайка" рисовал портреты девочек. Все девочки хотели соответствовать стандартам красоты 60-х. Большие глаза, маленький рот, длинные ресницы. Наконец Цветику надоело рисовать штампы. Он сделал трафарет, вырезав изображение женского лица соответствующего стандарта. И просто заполнял прорези краской соответствующей цвету глаз, волос, ресниц и бровей заказчицы. Затем подрисовывал немного личной индивидуальности заказчицы. И девочки были очень довольны, штамповка шла быстро. Кстати. Массовый писатель всегда имеет высокое КПД именно потому что он штампует. У него книги летят как из под станка шурупы. Это работник коммерческого рынка. И так же как у Цветика был помощник-мазила, так и у коммерческого писателя есть помощники штамповщики литнегры. Так и здесь. Немного оттенков, немного индивидуальности раскрашенной штамповки. Граф де Ла Фер тем и совершенен что он идеальная штамповка и ходячий стандарт в котором читатель растворяет свою индивидуальность.
Отправлено: 23.03.20 11:08. Заголовок: Даже если так, у Дюм..
Даже если так, у Дюма совсем РАЗНЫЕ трафареты для разных героев. И повторяю, по-моему, в случае Атоса идет местами именно деконструкция штампа. Что если вот такого мраморно-романного поместить в реальную жизнь - он натворит дел и немраморно запьет, потому что к ней не подготовлен и будет даже если хотеть как лучше, получаться будет как всегда. Что, как вы подмечали, во второй книге он подрабатывает голосом совести и здравого смысла - это как раз попытка научиться на горьком опыте и что-то пересмотреть, правда, кажется, все же заглохшая.
Вспомните как художник Цветик в сказке "Незнайка" рисовал портреты девочек.
Шикарная аналогия. И верная). Да, пожалуй, именно так, ну, скажем так, несколько сходным образом типажи и характеры создаются. И собственно - в ТМ у нас наглядный образец. Нет, дело и речь и не о том, что они - одинаковы и плоски. Не совсем. Но просто вот - берет автор некое качество, возводит его в абсолют - и готово дело: перед нами герой. Портос - простота и добродушие (правда, потом оно почему-то трансформировалось в... нечто, так скажем, совсем другое). Арамис - хитрость и скрытность, этакая "вещь в себе" (потом оно выросло в непомерное тщеславие и вместо обаятельного хитреца перед нами уже бездушный интриган, но тут уж дело в авторе, который об колено сломал характеры, которые сам и создал). Атос - честность и благородство (потом... дада, потом и это дошло до абсурда) и дАртаньян - бесстрашие и отвага, готовый в огонь и в воду. Собственно - это своего рода доминанта, и что-то еще, какие-то краски и полутона автор не добавляет. Просто потому что ему это не надо. Вернее, это не в традиции романтического авантюрного романа, который он пишет. Ну и штампы и клише - без этого все равно никуда. Если герой благороден - то уж благороден по самое некуда, а до кучи еще и красив, что картины с него пиши. А если он нехороший редиска - то только исчадие ада. Только хардкор. И тут тебе все средства задействованы: внешность - страшная, смех - демонический, улыбка - зверский оскал. И т.д. и т.п.
но тут уж дело в авторе, который об колено сломал характеры, которые сам и создал)
Иван Крылов — Скворец (Басня): Стих
У всякого талант есть свой: Но часто, на успех прельщаяся чужой, Хватается за то иной, В чем он совсем не годен. А мой совет такой: Берись за то, к чему ты сроден, Коль хочешь, чтоб в делах успешный был конец. Какой-то смолоду Скворец Так петь щегленком научился, Как будто бы щегленком сам родился. Игривым голоском весь лес он веселил, И всякий Скворушку хвалил. Иной бы был такой доволен частью; Но Скворушка услышь, что хвалят соловья,— А Скворушка завистлив был, к несчастью,— И думает: «Постойте же, друзья, Спою не хуже я И соловьиным ладом». И подлинно запел; Да только лишь совсем особым складом: То он пищал, то он хрипел, То верещал козлёнком, То не путем Мяукал он котёнком; И, словом, разогнал всех птиц своим пеньём. Мой милый Скворушка, ну, что за прибыль в том? Пой лучше хорошо щегленком, Чем дурно соловьем.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 61
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
"Не по хорошу мил, а по милу хорош"! 
Редкость для шведа.
Шикарная аналогия. И верная). 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума